Свобода

Оставив их, Уолтер вошел в бар и перехватил ненавидящий взгляд коренастой блондинки – видимо, спутницы скандалиста, – в одиночестве сидевшей за столиком у входа. Дожидаясь, пока ему принесут коробку с едой, Уолтер гадал, отчего они с Лалитой именно сегодня вызвали такую неприязнь. Конечно, на них порой косились, особенно в маленьких городках, но ничего подобного прежде не случалось. Честно говоря, он и сам удивлялся количеству черно-белых пар в Чарльстоне и относительно низкому уровню расового шовинизма в штате. Большую часть населения Западной Вирджинии составляли белые, поэтому расовые проблемы возникали редко. Уолтер невольно пришел к выводу, что ощущение вины, которое он буквально источал, привлекло к ним столь неприятное внимание. Эти люди ненавидели не Лалиту, а его. И он заслужил их ненависть. Когда еду наконец принесли, у Уолтера так сильно дрожали руки, что он с трудом сумел подписать чек.

Вернувшись в гостиницу, он на руках донес Лалиту, под дождем, до двери номера и поставил на ноги. Он не сомневался, что она дошла бы и сама, но ему хотелось исполнить желание девушки – попасть в номер именно таким образом. Уолтеру действительно было приятно нести ее словно ребенка – это напоминало ему о его обязанностях. Когда Лалита опрокинулась на постель, он накрыл девушку одеялом, точь-в-точь как некогда накрывал Джессику и Джоуи.

– Я пойду перекушу, – сказал он, ласково отводя ей волосы со лба. – А ваш ужин оставлю здесь.

– Не надо, – отозвалась Лалита. – Останьтесь и посмотрите пока телевизор. Я протрезвею, и мы поедим вместе.

И в этом он тоже уступил и включил телевизор, застав окончание “Часа новостей” на Пи-би-эс – там обсуждали военные заслуги Джона Керри. Неуместность дискуссии настолько взвинтила Уолтера, что он с трудом улавливал суть. В последнее время он терпеть не мог смотреть новости. Все менялось быстро, слишком быстро. Уолтера охватило острое сочувствие к Керри, у которого оставалось меньше семи месяцев на то, чтобы радикально изменить настроение целой нации и выставить напоказ техничную ложь и манипуляции последних трех лет.

Он и сам испытывал чудовищное давление, пытаясь получить подписи Нардона и Бласко до 30 июня – в этот день истекал срок их первоначального соглашения с Вином Хэйвеном, после чего оно могло быть пересмотрено. Торопясь договориться с Койлом Мэтисом и уложиться в заданные временные рамки, Уолтер не имел иного выбора, кроме как подписать контракт с “Эл-би-ай” на поставку бронежилетов, какими бы неприятными ни были условия. И теперь, прежде чем что-либо могло измениться, угольные компании стремились опустошить долину Девятимильного ручья и проникнуть в горные недра – они вольны были это делать благодаря одной из редких безусловных удач Уолтера: он сумел быстро добиться разрешения и вынудил Аппалачский юридический центр прекратить затянувшуюся тяжбу по поводу разработок в долине. Сделку скрепили, и теперь Уолтер должен был в любом случае забыть о Западной Вирджинии и как следует взяться свой проект по борьбе с перенаселением. Нужно было запустить программу прежде, чем либерально настроенные студенты построят планы на лето и отправятся работать на избирательную кампанию Керри.

За две с половиной недели, прошедшие со дня встречи с Ричардом на Манхэттене, население Земли возросло на семь миллионов. Семь миллионов человеческих существ – фактически население Нью-Йорка, – которые примутся уничтожать леса, загрязнять реки, асфальтировать луга, выбрасывать мусор в Тихий океан, жечь нефть и уголь, истреблять животных, слушаться Папу Римского и заводить по десять детей. С точки зрения Уолтера, самой влиятельной в мире темной силой и самым главным поводом бояться за человечество и будущность планеты была католическая церковь – хотя, несомненно, фундаментализм Буша и бен Ладена занимал почетное второе место. Уолтер не мог без гнева смотреть на церковь, или на изображение рыбы на чьей-нибудь машине, или на надпись “Иисус близко”. В местах наподобие Западной Вирджинии он злился почти на каждом шагу – что, несомненно, подливало масла в огонь, когда Уолтер сидел за рулем. Дело было не только в религии, не только в гигантомании, от которой, как никто, страдали американцы, не в “Уолмартах”, не в кукурузном сиропе, не в грузовиках на дороге. Уолтеру казалось, что никто во всей стране даже на секунду не задумывается о том, что каждый месяц приходится впихивать еще тринадцать миллионов крупных приматов на ограниченную земную поверхность. Безмятежное равнодушие провинциалов заставляло его буквально на стенку лезть.