Свобода

День был ясный и солнечный, и путь до “Эль Триунфо” пролегал через богатые субальпийские земли, настолько похожие на западную Монтану, что Джоуи удивился: и ради этого они пролетели восемь тысяч миль? Феликс что-то непрерывно говорил Дженне вполголоса по-испански, но их разговор тонул в безостановочной болтовне англичанина по имени Джереми. Он разглагольствовал о старых добрых днях, когда Англия воевала с Аргентиной на Фолклендских островах (“наш звездный час”), о поимке Саддама Хусейна (“Ха, небось и вонял же этот тип, когда вылез из свой дыры!”), о том, что слухи о глобальном потеплении – чистой воды вранье (“В следующем году нам скажут, что наступил новый ледниковый период!”), о смехотворной некомпетентности южноамериканских банкиров (“Когда уровень инфляции – тысяча процентов, все остальные проблемы – просто мелочь”), о похвальном пренебрежении латиноамериканцев к женскому футболу (“Пусть американцы сами занимаются этим извращением”), о потрясающих красных винах из Аргентины (“Они выдворят с рынка лучшие южноафриканские вина!”) и о собственной радости по поводу того, что ему предстоит есть мясо на завтрак, обед и ужин (“Я хищник, я хищник, ужасный, мерзкий хищник!”).

Чтобы передохнуть от Джереми, Джоуи завязал разговор с матерью девочки, Элен, которая была мила, хоть и не особо привлекательна, и носила просторные брюки с многочисленными карманами, которые так любят большинство матерей.

– Мой муж – преуспевающий агент по продаже недвижимости, – сказала она. – Я училась в Стэнфорде на архитектора, но сейчас сижу дома с детьми. Мы решили дать им домашнее образование, это очень хорошо, и потом, можно устроить каникулы когда угодно, но отнимает столько сил, скажу я вам…

Ее дети, дочь с книжкой и сыновья с видеоиграми, сидевшие позади, либо не слышали слов матери, либо не сочли нужным возразить. Когда Элен узнала, что у Джоуи маленький бизнес в Вашингтоне, она спросила, не знаком ли он с Дэниелом Дженнингсом.

– Дэн – наш друг, он живет в Моронго-Вэлли, – сказала она. – Он исследует налоговую систему. Знаете, что он обнаружил, когда взглянул на отчет о дебатах в конгрессе? Что нет никакого юридического основания для взимания подоходного налога.

– Если хорошенького подумать, то юридического основания нет буквально ни для чего, – заметил Джоуи.

– Но, разумеется, правительство держит в секрете то, что деньги, собранные за последние сто лет, на самом деле по закону принадлежат нам, гражданам. У Дэна есть веб-сайт, и десять различных историков подтвердили, что он прав – никакого юридического основания нет. Но ни одна душа в ведущей прессе не рискнет об этом заговорить. Очень странно. Как по-вашему, способна ли эта тема заинтересовать хоть один канал, хоть одну газету?

– Я полагаю, что у истории наверняка есть и оборотная сторона, – сказал Джоуи.

– Но почему мы всегда смотрим именно на оборотную сторону? Разве это не сенсация – что правительство задолжало нам, налогоплательщикам, триста триллионов долларов? Дэн подсчитал сумму, включая сложные проценты. Триста триллионов…

– Да, сумма большая, – вежливо согласился Джоуи. – Миллион долларов на каждого жителя страны.

– Ну конечно. Потрясающе, вам так не кажется? Вот сколько правительство нам должно.

Джоуи захотелось намекнуть, что казначейству нелегко будет выплатить сумму, равную ущербу, понесенному во время Второй мировой войны, но потом он решил, что Элен не из тех, с кем стоит спорить, и его вдруг замутило. Он слышал, как Дженна прекрасно говорит по-испански – поскольку сам он учил испанский лишь в старшей школе, Джоуи не мог разобрать почти ничего, кроме повторения слова caballos[85]. Сидя c закрытыми глазами, в окружении компании придурков, он думал о том, что три человека, которых он больше всего любил (Конни), ценил (Джонатан) и уважал (отец), несчастливы рядом с ним – их буквально тошнит от него. Джоуи не мог избавиться от этой мысли, как будто совесть напоминала ему о каком-то невыполненном долге. Он изо всех сил старался не сблевать, потому что сейчас, спустя больше суток после того, как в этом действительно была необходимость, это была бы поистине злая ирония судьбы. Он представлял себе, что путь к ожесточению, к превращению в дурной знак будет становиться круче и опаснее не сразу, а постепенно, и что вдоль обочин его будут ждать всякие удовольствия, компенсирующие трудности, и что у него будет время привыкнуть к каждому новому этапу. Но Джоуи был еще в самом начале пути – и уже чувствовал, что кишка у него, кажется, тонка.