Свобода и любовь (сборник)

В душных поцелуях, в хмеле тела ищут друг друга. Чтобы не думать. Чтобы не страдать. Чтобы забыть, обмануть неизбывную правду…

Вася с парткомом распрощалась. За уборку дома взялась. Обо всем у ней теперь забота. Ящики, сундуки. Мочала, рогожа, солома… Совещается Вася с Марией Семеновной, совет держит: как что уложить, чтобы не поломалось, не испортилось? Чтобы все в целости на новую квартиру директора доехало.

– И что это вы так стараетесь? – недовольна Мария Семеновна. Коли решили в свою губернию уехать, чего хлопочете-то? Помяните мое слово: вы за порог, а сударушка скок! И на ваше место. Для нее, выходит, стараетесь, силы свои надрываете.

– Что же! Пусть так. Не как жена ему подсобляет. Как жена бы не стала. Как жена осудила бы Владимира, зачем «буржуем» заделался? А теперь ей что?… Он сам по себе, она сама по себе… Каждый своим путем идет. Были товарищами… Почему не подсобить? Не мужу, не потому, что требует, да ждет, да велит. Добровольно. Как товарищу, другу… И досады нет на него. Коли нравится хлам за собой волочить, народный транспорт ящиками с посудой да сундуками с шелковыми одеялами запруживать – его дело!.. С таким, конечно, не по дороге. И не пойдет она с ним больше в жизнь рука об руку. А подсобить в укладке, почему не подсобить?…

Володя не наудивляется. Откуда такая хозяйка стала? Ивану Ивановичу, правленцам хвастается. А сам Васю вопрошает: кто в новом районе в доме порядок ему наведет, если Вася к нему не сразу приедет?

– Кто? А Нина Константиновна на что? Или она своих белых ручек марать не станет? Барышня-сударышня… Ей чтобы все готовое, чтобы все на подносах подано было… Чужим горбом да на чужих хлебах…

Кольнула Володю, и самой досадно. Зачем? Владимир глядит на Васю, глазами упрекает. Будто спрашивает: «За что, Вася?»

– Милый мой! Желанный! Злая я, злая. Сама знаю. Все от любви! Не сердись, милый. Ведь только пошутила…

А сама лицо свое у Володи на груди прячет, гонит слезы, что к горлу подступают. Любит Володю Вася, хоть ты что! Любит, страдает, а потерять боится. Лучше и не жить…

– Сердечко мое бедное… Васюк мой добренький… Знаю тебя. Потому-то и люблю. Потому-то и не могу сердца от тебя оторвать. Нет другого такого Васи в мире. Не будет у меня такого друга, как ты.

И снова кружит душно-горький хмель, снова в ласках ищут забвения собственной боли.

– Оставишь местечко в сердце своем для мятежного своего «анархиста»?

– Будешь и в счастье помнить Васю-буяна?…

Странные дни. Угарные. Душные. Темные…

Стук-стук! Стук-стук!

Стоит Вася у запертой двери своей прежней светелки, где теперь Груша живет. Стучится. Сказали внизу, что Груша с работы вернулась. А дверь заперта. Где же Груша?

Стук-стук! Стук-стук!

Не спит же Груша?

Обернулась. Глянь, по коридору Груша спешит, чайник с кипятком тащит.

– Груша!

– Василиса! Родненькая. Когда-то приехала? Вот не ждала-то.

Поставила Груша чайник на пол. Обнялись.

– Милости прошу ко мне… Твоя светелка. Твоей добротой в ней проживаю… Вот только отпереть дай. Воровство у нас по дому страсть!.. Ключом теперь запираю, даже как за водой хожу… Намедни у Фуражкина с гвоздя осеннее пальто сняли. Новешенькое… Весь дом на ноги поднял. Милицию вызвал. Ничего не нашли. Ну, вот ты и дома, Василиса. Раздевайся. Умойся с дороги. А я как раз чайничать собралась. Покушать-то хочешь? Яйца есть, хлебец, яблочки…

Дома? Груша сказала «дома». Разве у таких, как Вася есть «дом»? Оглянулась. Будто знакомая светелка. Но уже не псина. Ножная «швейка», манекен в углу… Куски материи. На полу отрезы, обрывки ниток… Стены стык. Нет на них Маркса, Ленина, группы «коммунаров», когда годовщину дома праздновали… Вместо них висит полинялый бумажный красный веер, а рядом засиженная мухами открытка с яйцом и золотой надписью: Христос Воскресе… В уголке образ. Груша не партийная. В Бога верует. Посты соблюдает, хоть стоит за советскую власть и с коммунистами дружит. Жених у ней был. С белыми ушел. Может, погиб… Если погиб, не иначе как красноармейцы убили. Оттого Груша и не хочет коммунисткой стать. Память о женихе бережет.

С вами пойду – он с того света меня проклянет…

Вася раньше Груши не понимала. Как можно белого любить? А сейчас Вася – знает сердцу не прикажешь… По разным тропам разошлись они с Владимиром. А любовь-то еще жива… Покою от нее нет…

Рада Груша Василисе. Не знает, куда и посадить. Новостями так и сыплет. Удивляется: чего Вася у мужа на хлебах не отъелась? Какая была тощая, такая и назад вернулась. Будто еще худее стала. Вася отмалчивается. Думалось Васе: увидит Грушу, обнимет подружку, все горе свое в слезах порасскажет.

А увидела, и молчанка нашла. Слов не найти. Как горе такое другому поведаешь?

Услыхали по дому, что Василиса приехала. Старые жильцы обрадовались. Новые залюбопытничали. Какая такая? Член домкома нахмурился опять, пожалуй, в администрацию метит? Детишки, Васины друзья из детского клуба, первыми к Груше в комнату пробежали.