Свобода и любовь (сборник)

Что постарше, сразу к Васе с жалобой: при нэпе клуб детский закрыли. Говорят, не окупается. Помещение, мол, на другое нужно. А где же теперь школьникам уроки готовить? Коллекции все повышвыряли, библиотеку по рукам роздали, а что и продали…

Слушает Вася. Как так можно? И сразу закипела: этого дела она не оставит. Сегодня же в партком, в наробраз, в жилотдел. Нэп нэпом, а что трудом, и каким трудом, наладили сами рабочие – этого трогать не смей…

– Пойду воевать… Не спущу им этого. Не беспокойтесь, ребятки, я ваши требования отстою. Хоть бы в Москву из-за них ехать пришлось.

Ребятишки, что постарше, смеются. Верят они Василисе. Эта отстоит. Пойдет теперь «воевать»… Ее и в доме «воякой» зовут. Правильно! Дети Василису одобряют.

За детьми пришли здороваться прежние жильцы. Не успеют «здрасьте» сказать, и уж каждый спешит с Василисой заботами, горем своим поделиться. У каждого свое, Вася слушает. По привычке вникает. Советы дает. Утешает.

Набралось народу в светелке – мухе негде пролететь.

– Да вы, товарищи, погодили бы, – просит Груша, – и поесть-то с дороги не дадите… Человек, небось, устал, сколько ночей ехала. А вы тут со всякой своей требухой голову морочите.

– Нет, Груша, не мешай… Я совсем не устала, Так вы что же это мне, Тимофей Тимофеевич, говорить начали? Да, про налоги, что и вас обложили… Как же так? Вы же не хозяин, не эксплуататор, не директор…

Сказала «директор» – Володю вспомнила. Полоснула боль и потонула в чужих заботах… Некогда.

Разошлись понемногу знакомцы старые. Вася в партком собралась. Сразу дела обделывать. И усталость забыла.

Кофточку застегивает. Грушины новости слушает. Тот женился. Этот из партии вышел… Та в совет попала. И вдруг Федосеихин голос. На весь коридор слышно.

– Где-то она, золото наше? Заступница драгоценная. Голубушка, Василиса Дементьевна…

И прямо Васе на шею. Обнимает, мусолит. А сама слезами горькими обливается, Васино лицо все залила.

– Уж так-то ждала тебя, родненькую. Так-то по тебе тосковала… Только и свету, что в вас, Василиса Дементьевна. Думаю, как приедет она, наша заступница, сразу дело разберет. Не посмеет он при ней, окаянный, жену законную позорить… Постыдится со шлюхой на весь дом срам наводить… Пожалеет меня, что с малыми детьми одной мыкаться приходится… К суду его притянет. Пусть хоть партии послушается. Только на тебя, золото наше, вся и надежда моя.

Привыкла Вася горе чужое с двух слов смекать. А тут невдомек: о чем плачется Федосеиха? На кого жалобу ведет? Видит Василиса, переменилась Федосеиха, не узнать. Была баба молодая, крепкая, грудастая, а стала желтая да худая… Состарилась.

Что за горе такое?

Федосеев с Дорой, с «некрещеной жидовкой», любовь завел. Жену знать не хочет. На весь околоток позорит. Людей не стыдится. Детей родных забросил. Все голубушке своей тащит. На, сударушка, получай! Пусть семья под забором подыхает. Только меня, корявого, не гони…

– И что Дора-то в нем, дура этакая, нашла? – завывает Федосеиха. Хоть бы мужчина-то был настоявший… А то, тьфу! Сморчок поганый… Одна я восемь годов его терпела… Корявое рыло его ради детей целовала… Думала, хоть и дурен ты собою, Васильевич, да раз судьба связала да церковь повенчала, приходится тебя терпеть… Уж так-то он мне поган бывал, как с ласками лез! Терпела. На других не глядела. Думала: благодарность заслужу его, молодость свою ему, сморчку поганому, отдала. А оно, вот тебе, что выходит. Как краса-то моя ушла, он за девчонкой гоняется. С жидовкой связался. Всему околотку на срам…

Плачет Федосеиха, убивается. Вася слушает. А к сердцу будто темная волна подкатила… Будто на Федосеихе свое горе видит. Свою обиду узнает. Нудно. Куда вся бодрость ушла. Теперь и в партком неохота идти. Уткнуться бы в подушку, света не видеть…

А Федосеиха плачет. Василисины плечи целует. Просит Васю уму-разуму мужа поучить, за малых детей заступиться. Судом партийным пригрозить.

Из парткома Васю товарищи до дому провожают. Не наговорятся. И Вася веселая такая. Бодрая. Как в партком попала, обо всем на свете забыла. Будто ничем другим не жила. Будто, кроме партии, нет других забот у Васи. Волнуется, спорит. Настаивает. Разузнает, «информируется». Интересно. Радостно. Голова работает, а душа будто на крыльях парит…

Взбежала в свою светелку, лестницы не заметила. И только тут поняла, что устала.

Пока Груша с ужином хлопотала, прилегла Вася на кровать, да так и заснула. Крепко.

Груша на подругу поглядела. Будить, не будить? Пожалела. Измаялась Вася. Пусть проспится.

Как ребенка, Васю раздела, сапоги сняла. Одеялом покрыла. Лампочку платочком завесила. Сама за работу села петли метать.

Стук-стук!

– Еще кого черт несет? – Сердится Груша. Покою нет.

Открыла.

В дверях Федосеев-супруг.

– Вам чего?

– К Василисе Дементьевне… Дома?

Да что вы все, рехнулись? Человек с дороги, измотался не спавши, а они будто голодные собаки на кость накидываются. Спит Василиса Дементьевна.

Пререкаются Груша с Федосеевым. Федосеев настаивает. Груша не пускает. Уговорились на завтра.