Свобода и любовь (сборник)

Наташа пытается что-то объяснить и сама себя прерывает. К чему? Отчего, отчего их души все время точно проходят мимо друг друга? Не слышат друг друга. Вот и сейчас: Сенечка хотел сделать ей радость, как он ее понимает; для него послать профессору телеграмму об отсрочке – это громадная уступка. Это доказательство его «большой любви». И раньше, да раньше Наташа была бы из-за одного этого на седьмом небе. А сейчас… И опять больно шевелятся ощущения-мысли: «поздно». Теперь поздно. Наташа решила «заговорить» инцидент, отвести разговор, придать ему легкий, не больной вид.

Она только прикинула в уме срок дороги и мягко доказала ему, что дольше среды обоим оставаться здесь «неразумно». Не хватит финансов. Да и не покажется ли это подозрительным профессору? А вдруг Анюта действительно приедет в Г.?

Наташа говорила теперь как опытная мать, знающая психологию своего ребенка. О себе она не упоминала больше, будто она вовсе не торопится. Даже поблагодарила его за желание сделать ей такую радость и остаться с ней еще несколько дней.

Семен Семенович понемногу успокоился. Когда они, через час, шли под руку по затихшим улицам старого города, у Семена Семеновича снова было легко на душе, радостно, даже подъемно.

А Наташе казалось, что она показывает город симпатичному родственнику, с которым очень приятно, не скучно, но без которого можно и обойтись в жизни.

XVI

– Знаешь, Наташа, мне кажется, что это были самые светлые дни за многие годы, – говорил Семен Семенович, закрывая свой чемодан. Он уезжал на час раньше Наташи.

– Ты находишь?

– А ты разве нет? Правда, ты иногда была какая-то странная… Точно чужая, но стоило мне прислушаться к твоей душе, – он говорит ее словами, – подойти к твоему настоящему «я», и эта чуждость таяла, исчезала. Правда?… Ты была такая веселая, хохотушка. Я тебя давно такой не видал… И я уезжаю счастливый… Почти счастливый…

Семен Семенович задумывается, и вдруг непривычным движением он становится на колени возле Наташи и зарывает голову в ее платье…

– Сеня, что с тобою? Что ты?

– Наташа, мне иногда вдруг так страшно, жутко… Я боюсь тебя потерять… Это глупо, это нелепо, но я как младенец, который боится, что мать его бросит в темном лесу одного… Неужели мы могли стать чужими? Наташа! Ты меня еще любишь? – Его глаза вопрошают с небывалой настойчивостью, с мукой…

– Это все на тебя не похоже… Что ты это, у меня, что ли, выучился разводить «психологию». Сомневаться. Глупый Сенечка.

Она шутит, чтобы не отвечать на вопрос.

– Да, ты права… Наши роли точно переменились. – Семен Семенович говорит с задумчивой грустью, с тихой нежностью гладя Наташины руки. – Тяжело мне, Наташа… Будто все по-старому… А что-то сосет. Жутко так…

У Наташи дрогнуло сердце.

Неужели же он наконец, и именно теперь, теперь, когда поздно, научился слышать работу ее души? Ту работу, что она сама боится осознать.

– Мы столько пережили с тобою за эти годы, Сенечка, что мы не можем стать чужими… У меня столько тепла к тебе в сердце… Ты действительно будто стал для меня «младшим братишкой», такой милый, знакомый, родной… Она ласково гладит его голову. Умную, так мучительно любимую прежде голову мыслителя.

«Прощай, милая, любимая головушка»… Что-то щемит, остро схватывает за сердце, подкатывает к горлу. Наташа не сдерживает своих слез… Это слезы прощанья, прощанья не с ним, живым Сеней, а с грёзой с их любовью и былыми, ушедшими муками, счастьем…

Но слезы Наташи при расставании – привычный неизбежный финал.

И они успокаивают Семена Семеновича.

Ну, значит, все по-старому, все в порядке… Он подхватывает Наташу на руки и несет на постель.

Наташа на платформе, в шляпе с вуалью, с дорожной сумочкой через плечо, Семен Семенович уже на площадке вагона отходящего поезда…

– Ты на север, я на юг… Где и когда мы встретимся? Не скоро теперь… Эти поездки так дорого стоят… Ну, да пока повидались, набрались духу… Здесь было особенно хорошо…

А, Наташа? Ведь правда было хорошо? – Он жаждет услышать ее подтверждение.

– Да, чудесный город. Сказка. И я еду с новыми мыслями… «Новые мысли». Это уж я у тебя украла. – Это комплимент из обычного их обихода.

– Ну, уж ты не подмазывайся. У самой черепок есть. Ты мне все-таки пиши, пока я в Г. Хорошо?

– Разумеется.

– А я уж начинаю думать, мечтать, где бы нам встретиться.

– Слушай, – Наташа нарочно деловито перебивает его и, как бы для проверки, повторяет ему основы того предложения, которое она должна передать друзьям.

Захлопывают вагонные дверцы.

– Ну, прощай, Наташа, не скучай.

Он еще раз сходит на платформу, чтобы обнять ее.

– Я тебе так благодарен…

– За что, Сенечка?

– За все… Дай руку… Отойди, отойди… Поезд трогается. Пиши, милая. – Он долго, перевесившись из окна вагона, машет ей своей поношенной знакомой шляпой…

Ночная тьма проглатывает поезд…

Провожающие толпятся к выходу. А Наташа все еще стоит и думает.

Как спокойно на душе. Не больно. Чуть грустно. Так бывает, когда провожаешь милого, знакомого, брата. А между тем ведь она чувствует, что сейчас, да, вот сейчас, они действительно расстались, совсем, бесповоротно…