Свобода и любовь (сборник)

– Расскажи, милой, что тебя мучает? Голову к его плечу приложила.

– Что это от тебя как духами пахнет? Когда это ты так надушился? – Подняла голову, на Володю глядит.

– Духами? – Володя будто смутился, от Васи отстраняется. Должно быть, когда у парикмахера сегодня брился… Он надушил.

Встал Владимир. Папироску долго, старательно раскуривает. И уходит от Васи. Говорит, что еще сегодня обязательно должен бумаги разобрать.

Кашляет Вася. Недомогается ей. Лихорадит. В боку колет. Крепится при Владимире. Но и он замечает. Спать ему кашлем не дает. Пришлось Владимиру постель на диване в гостиной стелить.

Тянутся дни. Пустые. Без дела. Разве мелкие хозяйские заботы… Владимир на хозяйство скуповат, а требует, чтобы все как следует было. Свои деньжата Вася в хозяйство пускает, неприятно так слышать, когда Володя будто упрекает ее:

– Неужели у тебя уже все деньги на хозяйство вышли?… Так на вас всех тут не напасешься.

Будто Вася гостей называет да обеды в три блюда требует! Но и жаловаться на Владимира Вася не может. В другом заботлив, очень здоровье Васино его беспокоит. Сам доктора привез. Доктор истощение нашел, в правом легком непорядки. Велел больше на солнце лежать да хорошо питаться. Пристает теперь Владимир к Васе: все ли делает, как доктор сказал? Марии Семеновне наказывает приглядывать за Васей, чтобы вовремя ела. Какао для Васи достал. Сам на автомобиле ездил, чтобы Васе раскидное садовое кресло добыть, пусть на солнышке греется! Заботлив Владимир.

Придет домой, сейчас Васю ищет. Только мало видятся. Занят Владимир. Горячая пора – ярмарка на носу. Озабоченный Владимир, задумчивый и будто грустный.

Лежит Вася на раскидном кресле на лужайке, как ящерица греется, нежится… С боку на бок переворачивается. Загорела. Цыганенком стала. Странно так жить: ни дела, ни забот. А и радости нет. Будто сон какой. Все кажется: вот-вот проснешься и дома окажешься. В доме-коммуне. Жилотдел вспоминается, товарищи, Степан Алексеевич, Груша… Даже Федосеиха. Трудно жилось, а радостнее.

Ждет Вася Владимира. Обещал сегодня раньше вернуться. Все кажется Васе: вот сегодня с Владимиром до всего договоримся… «По душам». Но день за днем уходит, а беседа на выходит. То гости, то дела.

Савельев больше не показывается. Но и другие гости, правленцы, чужие Васе. Неинтересные. Весь и разговор у них, что о разгрузке да нагрузке, фактурах да упаковке, скидках да надбавках.

Знает Вася, что это республике сейчас нужно, что без товарообмена не наладишь хозяйства, а слушать скучно. Заговоришь с ними о партийном, о статье Бухарина, о том, что в газетах о германских, коммунистах пишут, послушают и опять за свое… «Фрахтовка» да «нагрузка». «Нетто», «брутто». Владимиру не скучно. С товарищами он всегда оживляется, спорит, совещается. Это только с ней, с Васей, как вдвоем останется, сразу печальный такой делается. Вздыхает. Гладит Васину руку и глядит на нее такими грустными глазами. Не то помощи просит, не то в чем винится… Что его мучает? Будто склока против него приутихла. С тех пор как Вася приехала не слыхать. О чем же печалится Владимир? Уж не думает ли, что Вася и в самом деле «помирать собралась»? От этой мысли Васе веселей становится. Значит, любит? А что мало с ней бывает, так ведь и она его не баловала, когда он к ней в гости наезжал!.. Тоже весь день в разгоне. Не до мужа, бывало. А разве от этого меньше его любила?

Лежит Вася на раскидном кресле. На верхушки деревьев любуется, что на голубом небе выступают… Колышет их летний ветер. Неспешно, будто ласкает… Слушает Вася, как в траве кузнечики стрекочут. В гуще сада поют птицы, будто друг перед другом стараются…

Встала Вася, пошла по заросшей дорожке сада, на кусты цветущей сирени набрела. Пахнет-то как! Начала букет вязать… А мимо з-з-з… пчела прожужжала, на лиловую гроздь уселась, крылья расправляет. «Ишь, храбрая какая, человека не боится!» – засмеялась Вася. И вдруг так хорошо на душе стало, так легко, что и сама удивилась… Оглянулась Вася. Точно по-новому сад увидала… Траву зеленую… Сирень лиловую, пышную, пахучую… Прудок, тиной подернутый, а в нем лягушки квакают, перекликаются…

Хорошо! Как дивно хорошо! Боится Вася шевельнуться, боится, что уйдет из сердца нежданная радость, легкокрылая, светлая… Будто до этого часа Вася не знала, не чувствовала, не понимала, что значит жить. А вот сейчас поняла. Не печалиться, не спешить, не работать, не радоваться, не добиваться, а просто жить… Жить, как эта пчелка, что кружится над сиренью, как птицы, что в ветвях перекликаются, как кузнечики, что в траве стрекочут… Жить! Жить!.. Жить!.. Почему нельзя остаться совсем, навсегда в кустах сирени? Почему не может человек стать как твари Божьей? Подумала «Божьей» – и на себя рассердилась. С каких это пор Бога поминать стала? Все от безделья… От «буржуйской жизни» на Володиных хлебах. Этак и сама в нэпманшу превратишься.

Спешит Вася к дому, не хочет больше в саду нежиться.

А чувство радости не пропадает. Легкость в ней какая-то. Может, просто силы прибавилось, здоровье вернулось?