Свобода или совесть. Разговор с Дж. Ст. Миллем

Когда от имени «науки» нам предлагается всеобъемлющее, безграничное, всеобъясняющее мировоззрение (как это было в советской России и как это происходит теперь на Западе), мы должны его вежливо и со всей настойчивостью отклонить, власти его над собой не признавать и на выводы его в своих суждениях

не полагаться. Всё это мы обязаны делать не по недоверию к всеобъемлющему мировоззрению вообще, не потому, что такое мировоззрение недостойно веры, но потому, что настоящее широкое мировоззрение, какое дают религия или философия, объясняя корни вещей, не может в то же самое время объяснять частностей

. Если одна и та же идея объясняет одновременно как общее, так и частное, она недостойна доверия, чтобы не сказать лжива. Широкое мировоззрение объясняет основания, оставляя последние частности отдельным областям знания или просто житейскому наблюдению. Подделка под широкое мировоззрение (просто сказать, поддельная метафизика), какую предлагают нам от имени науки, идет совершенно другим путем: она выводит общие причины из частных наблюдений, нимало не смущаясь тем, что, по мере того как обобщения восходят всё выше, достоверность каждого следующего положения делается всё более сомнительна. Из несомненных фактических наблюдений делаются всё более смелые предположения, которым затем ищут подтверждения в тех же самых частных наблюдениях.

На основе фактов создается теория, которая затем подтверждается этими же самыми фактами! Такая «метафизика» может быть только отвергнута как ложное знание, как злостный самообман.

6

Есть две области ценностей: те, что могут быть достигнуты только отчасти,

и те, которыми можно вполне обладать. Для человека природного, невозделанного, обаяние последних неизмеримо больше, чем первых. Там, где сила предания и господствующего мнения слабеет, душевная гибель, внутренняя тьма, падение становятся для дюжинной личности гораздо привлекательнее жизни, света, восхождения из степени в степень. Такова скорбная истина о человеке. Либеральная антропология смотрит на вещи иначе: для нее человек вовсе не имеет предпочтений, ни дурных, ни хороших, и во всём есть дитя среды. Достаточно только предложить ему хорошие примеры для подражания, и он станет хорош… Человек, однако, не так прост. Зная доброе, он может сочувствовать злому; зная злое, он может рваться к добру, иначе говоря, обладает свободой воли, и более того – непредсказуемой свободой, с которой либеральное учение, не видящее иррациональной, разорванной природы человека, не знает, что делать. Внешняя свобода губительна для существа, намерения которого двойственны; которое не способно стремиться ни к чистому добру, ни к чистому злу, если только им не правит внешняя власть или внутреннее самоограничение.

7