— Я решила, — продолжила женщина после затянувшейся паузы. — Что и мужчины, и женщины хотят чувствовать нечто похожее (если не большее), что и большинство лордов и леди. Поэтому я начала издавать новостную газету, базирующуюся на историях, полных абсурда, грязных привычек и подводных камней относительно людей различной степени известности. Я решила писать о публичных и личных жизнях — когда могла достать информацию — а также о чем-то еще, что могло бы… ну…
Леди Паффери одарила Мэтью многозначительным взглядом и улыбнулась.
— Превращаться в фабрику преувеличений и иногда откровенной лжи не было моим намерением, но наши читатели требуют именно этого, все больше и больше. Мне пришлось увеличить тиражи до более чем трех тысяч копий, которые без остатка распродаются и разбредаются по нетерпеливым рукам. Но… успокаиваю я себя тем, что конкурентов мы обскакали. Имя Лорда Паффери и «Булавка» теперь имеют большой вес. Сделала бы я такое снова, если бы могла повернуть время вспять? — ей потребовалось некоторое время, чтобы собраться с ответом. — Да. Потому что мой Заккари умер из-за отсутствия дохода. Кредиторы душили нас, ждали, чем бы еще поживиться днем и ночью. Я вспоминаю о том, как моя дочь и ее семья пытались помочь нам деньгами на аренду, чтобы нас не выселили из дома за неуплату. И после всех этих мыслей я сочиняю очередную небылицу, сидя за этим самым столом, мистер Корбетт, и иногда, идя по улицам и видя, как люди идут и читают мою газетенку, громко обсуждая ее и самого Лорда Паффери, я мысленно… шлю их
Помещение заполнило тягучее молчание, во время которого Лютер нервно закашлялся, попытавшись прочистить горло.
— Вдобавок к этому мы помогали беднякам и больным
— Заккари умер в государственной больнице, — пояснила женщина. — Богачи могут получить все, даже включая надлежащее лечение и хороших врачей. Государственным больницам этого не хватает, — она махнула рукой, демонстрируя, что больше не хочет говорить о «Булавке» и ее читателях. Взгляд ее снова стал жестким, и Мэтью с уверенностью мог сказать, что Леди Паффери что-то задумала. — Сэмюэль, — обратилась она. — Достань документ.
— Да, мадам, — он ушел тут же по ее команде.
— Мы получили интересный документ в конверте прошлой ночью… или, может, ранним утром. Его подсунули под дверь, — объяснила она. — Я хочу, чтобы вы на него взглянули.
— Черный Дикарь, — произнес Мэтью, потому что мысль о Зеде вдруг ударила его, словно молния.
— Простите?
— Африканский силач в Цирке Олмсворт. Вы знаете о нем еще что-нибудь?
— То, что его нашли дрейфующим в море, что он огромный, что у него татуированное лицо, что он не может говорить, потому что ему отрезали язык, и что он развлекает публику каждую ночь. Я сама его не видела. А что?
— Я думаю, я знаю его.
— Святые угодники! — воскликнул Кин. — А какую-нибудь чокнутую
— Доводилось встречать одну, — ухмыльнулся Мэтью.
Лютер вернулся с бумагой, которую явно читали уже не единожды, судя по ее состоянию.
— Отдай это мистеру Корбетту, — проинструктировала Леди Паффери. Мэтью принял документ и развернул его. Аккуратным почерком на листе бумаги было выведено шесть строк.
Он внимательно посмотрел на них и громко прочел вслух:
—
— Действительно. Очень интересно, — подтвердила Леди Паффери.
-
Он вновь пробежался глазами по строчкам, прежде чем поднять взгляд и задумчиво произнести:
— Позолоченная маска? Альбион?
— Альбион или кто-то, кто хочет им казаться. Вместе с этим конвертом лежала монета в одну гинею.
— Он хочет, чтобы вы это напечатали?
— А что же еще? Мы уже готовим это к следующему выпуску.
И снова Мэтью пробежался глазами по строкам. В памяти всплыли кое-какие обрывки сведений, которые он подчерпнул, когда интересовался древнегреческой мифологией.