Свобода Маски

— Если бы это дело поручили мне, — сказал Мэтью. — Я бы взял топор и спустился бы сюда с ним. И позволил бы крысам забыться сладкими снами.

Воцарилось долгое молчание. Затем Кин слабым голосом сказал:

— Я не могу этого сделать. Если бы сделал, мне было бы негде спрятаться — меня бы всюду нашли и закопали, а все Семейство утонуло бы в крови…

Мэтью не ответил, но понял, что Лондон — это город темниц. Семейство и другие банды были невольниками у тех, кто контролировал их передвижения и заставлял воевать за территории. Уайтчепел был тюрьмой настолько же мрачной, как Ньюгейт и, похоже, лорды и леди в этом городе были заточены в их шелковые клетки хорошего поведения и семейного наследия настолько же, насколько уличные разбойники и нищие были замкнуты в своих правилах. Клетки бывают разными: прутья их могут ослепительно сиять, быть сделанными из золота или из железа. И среди невольников в клетках был и Профессор Фэлл, который заточил себя собственным образом жизни, своей яростью, которая не утихла и после того, как он отомстил тем, кто убил его возлюбленного двенадцатилетнего сына Темпльтона. Фэлл встал на путь, полный греха и тяжелых преступлений и сам воздвиг себе нерушимую тюрьму, в которой пребывает. В этом было столько жалости, что Мэтью понял: если он отступит и посмотрит на все незамутненным эмоциями, разумным взглядом, то до смерти Темпльтона профессор был членом высокого общества, светилом науки. Клото, Лахесис и Атропа были неустанными работницами, и эти три сестры видели, как изменилась после этой смерти судьба человека с глазами, холодными, как могильный камень…

— Я должен идти, — сказал Мэтью, предвкушая предстоящую встречу в таверне.

— Конечно, ты должен, — кивнул Кин. Он провел рукой по своим огненным волосам и издал звук, как будто ему нужно вот-вот сплюнуть что-то отвратительное. — Черт бы это все побрал! Я не могу позволить тебе идти до «Сестер» в одиночку! Дьявол, даже на таком небольшом расстоянии тебя могут поймать на Драйбоун-Лейн, которая еще хуже, чем улица Флинт! Стоит тебе отсюда выбраться, попадешься Культу Кобры, который, если увидит метку Семейства, глаза тебе выколет после темноты.

Это была прекрасная тема для размышлений, но Мэтью лишь ответил:

— Я уверен, что справлюсь сам.

— Конечно, справишься, но неужели ты того реально хочешь

? Что ты будешь делать и куда пойдешь, если он не объявится? А еще лучше спросить… что будешь делать, если он там будет?

— Выясню, когда придет время.

— Когда ты выяснишь, — качнул головой Кин. — Ты можешь уже быть мертв.

Мэтью не мог не согласиться. Его логика в вопросе этого любопытства серьезно сбоила. На самом деле, его логика в вопросе этого склада с отравой тоже не имела твердых позиций.

Пай вмешалась в разговор.

— Рори прав. Есть нерушимые законы, которые правят этим местом. Тебе придется быть очень осторожным.

— И учти. Это наши лучшие покупатели «Бархата», поэтому можешь себе представить, что там творится. И около полуночи начинают вылезать грабители, — Кин сделал паузу, чтобы Мэтью успел составить в своем мозгу довольно красочную картину того, что его ждет. — Ты проделал ужасно долгий путь из Нью-Йорка не для того, чтобы умереть на Аллее Флинт. Проклятье, ты не пойдешь один. Это решено.

— Я тоже пойду, — заверила Пай.

— Нет, не пойдешь! Ты не достаточно наигралась в прошлый раз, что ли, раз хочешь оказаться на улице Флинт после полуночи? Ты останешься здесь. Я серьезно, Пай, — сказал он в ответ ее вздернутому с вызовом подбородку. — Ты никому ничего не должна доказывать, но если я увижу тебя там, куда мы направляемся, я буду очень сильно

расстроен. Ты меня слышала?

Она сопротивлялась, пока он не спросил ее снова, более жестко, и тогда ей пришлось ответить самым коротким и раздраженным кивком.

— Я принесу твой плащ, треуголку и тот модный кинжал, с которым мы тебя нашли. Фонарь тоже можешь взять, — сказал Кин. — Мы можем есть и пить в «Трех Сестрах» бесплатно, если захотим. Взамен они умоляют поставлять им больше и больше «Бархата».

Внезапно Пай приблизилась к Мэтью. Она встала на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку. В свете фонаря ее карие глаза светились, как жидкое золото, но были очень печальными.

— Эта девушка в Нью-Йорке… ей повезло с тобой, — сказала она и улыбнулась самой обаятельной и милой из возможных своих улыбок. Правда, держалась она недолго. — Я бы пошла с тобой, если б эта лошадиная задница меня отпустила. Но… в общем, приглядывайте друг за другом, — сказала она с серьезным лицом. — И не подпускай к себе никого близко. Можешь напороться.