Они, рыцари двадцать первого века, нужны были в этой схеме по многим причинам. Во-первых, идиотская политкорректность не давала делать то, что необходимо было делать для обеспечения безопасности, сдерживания численности дикарей и обеспечения безопасности критически важной инфраструктуры. Армия сама по себе мало приспособлена для тайной войны: существуют оформленные приказы, рапорты, запросы на выдачу имущества, средства боевого документирования – все это хранится в архивах и рано или поздно кто-то может до этого добраться. А вот то, что делают частные армии, обычно остается в тени, если, конечно, не получается так, как с расстрелом иракцев в две тысячи седьмом. И даже если частники в чем-то замазались – можно открыть новую фирму на замену старой, сменить название, провести пиар-кампанию, сменить директора. И даже если кого-то посадят в тюрьму – организуются новые компании, придут новые люди и все будет по-прежнему, а вот с армией так нельзя, ее не реорганизуешь. Во-вторых, ключевыми игроками в новом мире должны были быть не государства, а компании – и компаниям нужны были частные армии. В-третьих, задействование частников позволяло вести войну без войны, не задействуя те «демократические» механизмы, которые потребовалось бы задействовать при активации армии, например согласование военной операции с Конгрессом. Использование частных денег и вовсе выводило военные операции за рамки государственного контроля: если Дядя Сэм не тратит денег, Дядя Сэм не может и влиять на то, на что он не тратит денег. На самом деле налог с общества на войну взимался, просто другим путем. В результате дестабилизации нефть, газ, полезные ископаемые стоили дороже и дороже, и люди, совершая покупки и расплачиваясь за них, платили «квазиналог» сырьевым корпорациям, а корпорации составляли бюджет и часть его расходовали на безопасность, то есть на действия частных армий. Почти все то же самое, как и с налогами, – только без малейшего следа контроля со стороны общества, а общество, придумавшее идиотскую политкорректность вкупе с не менее идиотской толерантностью, и не заслуживало права голоса. Конечно, какая-то роль государства оставалась – например, ни одна частная компания не может взять и содержать авианосец, не говоря уж о том, чтобы построить авианосец, – акционеры не поймут. А авианосец нужен. Но в данном случае государству отводилась пассивная роль, оно было вынуждено реагировать по факту на последствия того, что делали и делают частники. А правильность реакции обуславливалась тем, что предвыборные кампании надо было финансировать, и их финансировали уж точно не домохозяйки из Милуоки с их пятьюдесятью долларами взносов.
Отдельная роль в этом смысле определялась России.
В самом начале, когда эта схема только начинала разворачиваться, в России часто поднималась и устно, и на страницах книг тема о том, что якобы американцам нужна Сибирь. Самым идиотским было то, что и некоторые «американские» мыслители выдвигали предложение купить или даже арендовать Сибирь у России. Говорили, что якобы Сибирь – последняя кладовая ресурсов, последняя неосвоенная зона на планете и что ее богатеи придерживают для себя, чтобы переселиться туда, как только исчерпается весь остальной мир.
Это был полный бред с точки зрения геополитики…
Сибирь не только не представляла собой никакой ценности, она представляла собой ненасытную прорву в том смысле, что в нее надо было вкладывать и вкладывать для того, чтобы обеспечить инфраструктуру. Это не смогли сделать даже русские при Советском Союзе – при том, что денег тогда не считали. Все, что смогли русские, – провести по самому югу Сибири новую стратегическую магистраль – БАМ и освоить Южную, самую теплую часть Сибири, построив там города, в которых можно было хоть как-то жить. Вопрос о северном железнодорожном пути, идущем через Аляску и Русский Север, как некий аналог Северному морскому пути, дискутировался, но вяло – все понимали чудовищную сложность и затратность этого строительства при совершенно неочевидных плюсах.