Свои чужие люди

Милочка отказала сразу, при первой же его попытке приобнять ее за попку. Ну не удержался он, когда она подошла к нему, сидящему за столом, близко! Рука потянулась к тугим ягодичкам и… «Об этом забудьте, Василий Валентинович, – спокойно сказала она, не дергаясь, а мягко так отстраняясь. – Я люблю другого». Будто он ей любовь предлагал! И тут же любопытство заело: кто другой-то? Если его, Василия Голода, вот так! Просветил Мазур. «Она и меня в свое время так же!» – хмыкнул, вроде утешая. Поставил себя на одну доску с ним, Голодом, недоумок! И решил Василий, что будет эта женщина его, и только. И непременно по обоюдному желанию. У него это желание было, да такое, что кровь к голове, ломота в теле и звезды в глазах. И хотелось ему, чтобы и с ней такое! Отомстить, что ли, ей хотел за эту боль?! Думалось, вот доведет ее! А потом помаринует месяцок, ну недельку. Старался очень: вежливо, но с лаской, с уважением, вроде сдерживаясь, но так, чтобы она видела эти его старания. Заводил потихонечку, держась мужественно, руки не распуская, и только в спину ей взгляд тоскующий бросал. Однажды почувствовала, резко повернулась и замерла, не делая следующий шаг вон. Помедлила с минуту, словно тянуло ее назад, к нему, но нет, развернулась и вышла из кабинета. А для него эта минута раем показалась. Сердце вниз, ком в горле. «Идите, Людмила», – выжал из себя хрипло, утыкаясь носом в бумаги. «Черт, черт, черт!!!» – бил потом кулаком по столу, так хотелось уже сейчас – в охапку и в койку! Но нет – выдержал, гордился собой страшно. Уже потом, когда все случилось, вынырнув из неги и блаженства, не удержался, напомнил про эту, первую свою маленькую победу. Расплакалась вдруг, испугав его до икоты, горько, обижаясь. «Значит, играл со мной, как с мышью?! – спрашивала захлебываясь. – А я тогда так хотела к тебе, так устала ждать!» – «Так что же ты! Ушла тогда зачем?!» – возмутился искренне. «Из нас двоих мужчина – ты», – ответила растерянно, и он понял окончательно, каким был кретином. Играл, словно подросток в пору гормонального роста. А ей мужик нужен был. Так, чтобы сграбастать в охапку – и моя! Вспомнились вдруг слова героини Нонны Мордюковой в старом фильме: «Хороший ты мужик! Но не орел!» Точно, не орел. Впервые женщина встретилась, Бог послал, а он не понял. Не может она вот так, первой. Ни за какие деньги не может, хоть озолоти! А как потом выяснилось, и золота ей не нужно. До сих пор в краску бросает, когда вспоминает он, как наутро, еще до открытия, в самый дорогой ювелирный бутик ломился, чтобы ей, пока еще не проснулась, купить в благодарность что-то очень дорогое, такое, чтоб не за деньги, а чтобы ни у кого больше. Эксклюзив! Принес домой он этот «эксклюзив», в спальню ворвался, разбудил в нетерпении, сунул ей коробочку перед сонными глазами. Глянула удивленно, пробуждаясь тут же. Молча встала, бросив на него больной взгляд, оделась и ушла. Он даже не остановил, сидя на постели и ругаясь матерно себе под нос. Коробка с цацкой какой-то там царицы у ног валялась, упрекая. «Ну и хрен с тобой!» – зло подумал, строя планы мести. С этого дня – опять «Василий Валентинович», «Людмила», и все на «будьте любезны», никак не иначе. Каторга. Руку не протянуть, коснешься случайно – «извините», чтобы не подумала чего. Неделю так, а потом вдруг вспомнилось опять «не орел!». И разом понял, что делать нужно, потому что невмоготу стало жить без нее, работа не клеилась, давление кверху, сердце неровно стучит, мать его! Начал было по врачам-светилам местным. Руками разводят: «Здоровы, Василь Валентиныч, уж извиняйте. Можем, конечно, с вас денежек стянуть, так ведь лучше по-честному, нам так даже выгоднее!» – «Так что же со мной, дядя Ося?!» – спросил у восьмидесятилетнего профессора, давнего любовника матери, Исаака Львовича Ленца, которому в свое время эту клинику выстроил и подарил. «Я бы сказал – весна, Васенька! Последняя, может быть, весна в твоем сердце! – хитро прищурился тот. – Вот так же когда-то и я с твоей мамой…» – «Дядя Ося, так я ей все отдать готов! За колье состояние выложил, ей – а она!» – пожаловался горько. «О! Да тебе наконец повезло, мальчик! Так ей не деньги твои нужны, а ты!» – улыбнулся, за него, Василия, радуясь.

«Весна последняя! Я нужен, не бабки мои, а я! Чуть не упустил!» – нервничал, сидя на заднем сиденье джипа и глядя в окно. Быстро ехал водила, деревья мелькали перед глазами. Любил Василий раньше такую скорость, поэтому в водители себе гонщика бывшего нанял, чеченца отстранил. А теперь вдруг испугался: а если авария! Умрет и ничего ей сказать не успеет! Одернул резко шофера, тот аж по тормозам от неожиданности. Юзом пошел джип по мокрому асфальту, занесло вбок, но остановился у самой обочины. И такой страх обуял…