Свои и чужие

Девушка шарахнулась, будто я протягивал ей яд, сжала ладонью губы и стрелой нырнула в санузел. Я подождал, пока она закончит предварительные процедуры вывода токсинов из организма, тщательно осматривая стол. Мои старания были вознаграждены — нашёлся почти полный стакан сока. Затем бесцеремонно ворвался в санитарное помещение со своим трофеем наперевес и подставил стакан к её губам. Энн послушно сделала глоток, и я тут же заменил стакан на бутылку пива. Подобный способ у нас в Военном Училище назывался «Паровозик» и использовался в тех случаях, когда глупый организм неразумно отказывался от целебного напитка.

Девушка на автомате сделала ещё глоток, пару секунд подождала, прислушиваясь к ощущениям нормализации в работе внутренних органов, затем выхватила у меня бутылку и в два счёта осушила её. Постояла ещё с полминуты, заметно расслабилась, и благодарно кивнула своему спасителю.

— Иди в душ. Тебе принести что-нибудь?

— Там… — она закашлялась. — там моя зелёная сумка. Принеси, пожалуйста.

Зелёная сумка оказалась здоровенным баулом, весом с саму Энн. Я приволок её в ванную комнату, вышел и закрыл дверь.

— Э… — послышалось за спиной.

Из дверного проёма высовывалась всклокоченная бобровая голова. Сам её владелец прилип к стене, не рискуя стоять на своих ногах. Я был уже в порядке, поэтому подошёл к столу, с шипением открыл следующую бутылку и протянул другу. Тот яростно присосался к горлышку.

— Бобёр, выдыхай! — скомандовал я и вовремя отобрал бутылку. Там оставалось чуть больше трети и ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы опохмел перешёл в следующую стадию пьянки.

Бобров отдышался, смог наконец отпустить стенку и медленно сел на кровать.

— Спасибо, друг. Спас, — с благодарностью сказал он.

— Энн в душе, — ответил я. — Ты к ней пойдёшь или подождёшь, пока выйдет?

Вместо ответа Серёга долго блуждал глазами по комнате, то и дело натыкаясь взглядом на спавшего в обнимку с ножкой стула Мика, потом спросил:

— Баул с мыльно-рыльными у неё?

Дождался моего кивка, и прошёл в ванную.

Присев на освободившееся место, я собрал со стола пустые бутылки, сгрёб в кучку стаканы, радуясь, что разбитых среди них не нашлось, и засунул весь хлам в бумажный пакет с ручками. Потом привёл себя в порядок, причесался, почистил одежду и попытался даже разгладить её руками. В дверь тихо и вежливо постучали. Я подошёл к двери и тихо спросил:

— Кто там?

— Уборка, сэр. Вам требуется уборка номера?

Я оглянулся. В принципе, если не считать смятой постели, спёртого воздуха, и валяющихся горой сумок, в номере был порядок. Я взял пакет с мусором и, открыв дверь, сунул его прямо в руки удивлённому уборщику.

— А почему так рано?

— Не рано, сэр. Десять часов. Всё по графику.

— Десять? — я захлопнул дверь перед его носом и посмотрел на мирно спящего под столом Мика. Хорошо, что самолёт не рейсовый, а зафрахтованный, подумал я. К восьми тридцати мы опоздали полтора часа назад.

Из ванной раздавались еле слышные стоны. А что, тоже неплохой способ взбодрить организм, сказал я про себя, снял трубку и заказал четыре кофе. В этот момент под столом послышался странный звук, казалось, будто одинокая мышь пытается доскрипеться до своих через стену, и над столешницей появилась рыжая, ещё более всклокоченная, чем вчера, голова.

— Тх..э. Сттт? — вопросительно произнёс Мик.

Открылась дверь душевой и в комнату вошли мокрые, румяные и счастливые Бобёр и Энн. Мик перевёл на них изумлённый до обалдения взгляд, помолчал и повторил:

— Тамхх… истфф?

Каким-то чудом Бобров его понял, посмотрел на часы и ответил:

— Десять, десять.

— Аа!!! — Мик пулей вознёсся над столом, мгновенно схватил бутылку пива, зубами сорвал пробку и одним глотком осушил её. Постоял, ожидая, когда прекратится карусель перед глазами и почти нормальным голосом сказал:

— We’re fucked up, guys! (я не рискнул приводить эту фразу в переводе, чтобы не использовать нецензурную лексику в тексте. Но смысл приблизительно передаёт фраза «Мы пропали, парни»).

— Почему? — спросили мы в три голоса.

— Наш самолёт улетел в восемь тридцать.

— Но ты же сказал, что зафрахтовал его, — напомнил Бобров. — Неужели он тебя не дождётся?

Под осуждающие взгляды всех троих Мик выпил последнюю бутылку пива, обвёл нас грустными глазами и печально сказал:

— Ничего я не фрахтовал, парни. Я вешал вам на уши лапшу. Меня самого посадил на хвост один курьер. А теперь я опоздал, и мне конец. Остаётся только нажраться в хлам и покорно ждать своей участи.

Он поискал глазами на столе бутылку, не нашёл и вопросительно посмотрел на меня.

В этот момент в дверь постучали. Мы хором крикнули «Да!», и в номер вошёл коридорный, катя перед собой столик с четырьмя чашками кофе, кувшинчиком слишком жёлтого молока, блюдечком мёда и большим графином воды. Отдельной стопкой располагались вставленные друг в друга четыре стакана.