Свои люди

— Капиллярная, — подсказал Мишаня. Он уже догадался о причине поломки, глянул в лицо Анны Васильевны, понял ее оплошность и почувствовал свою вину перед Филецким, будто сам эту трубку капиллярную срезал.

— Точно! Капиллярная! — подтвердил Филецкий. — Вот ты ей горлышко и перерезала…

— Ничего я не перерезала! — защищалась Анна Васильевна.

— Ладно, ладно, — донесся из холодильной камеры гулкий голос Филецкого. Слышалось оттуда Мишане частое дыхание, глядел, как крепкие смуглые пальцы, будто играючи, постукивают ключами, и отметил про себя, что человек этот хотя и нахрапистый с виду, но мастер. Тут ничего не скажешь.

Филецкий окончил ремонт, собрал ключи, улыбнулся Мишане.

— Вот и все! Пойдем, что ли, на воздух, товарищ механик?!

— Это куда ты его кличешь? — насторожилась Анна Васильевна. — Ты что это за командир над им такой?!

— Та не кипяти-ись! — сморщил губы Филецкий. — При чем здесь командир? Что ему тут у тебя делать? Агрегат работает? Работает! Ну и порядок! Верно говорю?!

Все верно. Нечем было возразить Мишане.

2

Вышли на улицу. Послеобеденную, разморенную будто. Солнце глядело из бездонной глубины жалящим, острым глазком. Прячься — не спрячешься. Солнечный жар выпарил тень, загнал ее за палисадники, в хозяйскую зелень дворов. Крепенькие, словно вросшие в землю дома, в основном одноэтажные, млели в парном зное, поблескивая оконцами.

Мишаня вскинул голову — холмы, зеленеющие виноградным молодым цветом, покоились величаво над городком. Вялый ветерок скатился к дороге, поластился у ног и усох от зноя.

Филецкий на эту, необжитую Мишаниными глазами благость внимания не обращал. Щеголеватый, властный, шагал широко, по-хозяйски, выдавливая каблуками отпечатки на асфальте тротуара, глянул искоса на Мишаню.

— Что начальство насчет жилья обещает?

— А что обещает? — пожал плечами Мишаня. — Пока в гостинице, за счет потребсоюза…

— Гостиница она и есть гостиница, — усмехнулся Филецкий, — у меня будешь жить!

Предложение это поначалу обрадовало Мишаню. Возможность расстаться вдруг с новым знакомым, да к тому же еще и мастером — обладателем инструмента была бы обидной. Но в глубине души дипломированный Михаил Петрович власть свою начальственную терять не спешил.

— Нет, спасибо. Я в гостинице…

Филецкий остановился, в его смуглом лице мелькнула растерянность.

— Обидеть хочешь?

— При чем здесь обидеть? Неудобно…

Мастер облегченно вздохнул.

— Неудобно, братец, штаны через голову надевать. А у нас все удобно! У нас закон гостеприимства! — И умолк, словно знал, что возражений на такой веский довод быть никаких не может, глянул на часы. — Ла-а-адно! Мы сейчас с тобой прокатимся! Город знаешь уже?

— Откуда мне знать?

— Ниче-е-е! Покажем! — пообещал Филецкий. — И город! И окрестности! Все покажем… — В голосе его слышалась властная беспечность радушного хозяина. Он свернул в переулок, выкатил дремавший в тени раскидистого орешника мотоцикл, хлопнул ладонью по блестевшему новым никелем бензобаку.

— Садись в коляску! — дернул слегка заводную ручку, и звонкоголосое, ненатруженное старостью рокотанье двигателя спугнуло вялую тишь переулка. Понеслись мимо завистливо глядевших вослед домиков, мимо ресторана на взгорке, мимо рыночной площади по лоснящейся в солнечном свете брусчатке главной улицы городка в ясное ветреное раздолье пригородного шоссе.

Двигатель мотоцикла, успел подметить Мишаня, работал ровно, но молодую силу не всю в скорость вкладывал. Имелся еще запасец. Переднее колесо подминало теплый асфальт, почти не касаясь земли. Видать, мотоциклу наскучила дорожная гладь, взлететь хотелось в прохладу встречного ветра над холмами, плывущими величаво по обеим краям дороги. Вишневые деревья укромных хуторов выворачивались по кругу пологих склонов, невестились белизной стен два-три домика. Оглянешься, а их уже нет — затаились в зелени. Долго живет в сознании чистый свет окошек.