Свои, родные, наши!

Конечно, он там, в Москве, рассвирепел от таких слов, однако, когда Лиля со смехом пояснила:

– Я сама приеду! Мне дают визу! – разразился восторженными воплями. Разговор прервался, как обычно, внезапно, но Лиля все же успела крикнуть:

– Жди нас с Аришкой! Скучай!

Положила трубку. Улыбка долго не сходила с лица… Потом Лиля начала прикидывать, какие нужно сделать дела перед отъездом. Она знала, что приложит все усилия для того, чтобы не возвращаться ни в эту опостылевшую квартирку, ни в Лондон, ни вообще в Англию. Никакими заботами о скудном, убогом имуществе обременять себя не хотела. Нужно взять из Аришкиной школы свидетельство о законченных классах… Но это мелочи, и не они заставляли ее хмуриться.

Заранее портилось настроение от мысли о предстоящем визите к Арефьеву! А без этого не обойтись. Нельзя уехать, не простившись. Все же Аришка его дочь, он платит за ее образование… И вообще, Лиле не хотелось оставлять за собой шлейф ненависти Германа. В самом деле – они ведь квиты. Он был вынужден уехать из Союза из-за нее, она осталась в Англии из-за него… Оба дорого оплатили вспышку неразумной страсти… Хотя разве бывает страсть разумной, рассудочной?.. Лиле повезло – у нее появился шанс вернуться. А у Германа такого шанса нет и не будет. Скорей всего, они расстаются навсегда, он никогда больше не увидит дочь.

Нет, надо расстаться если не по-хорошему, то хотя бы не врагами!

Лиля наконец-то собралась с силами и пошла по знакомому адресу. С тех пор, как она, чуть живая от горя и разочарования, убегала отсюда в никуда, держа за руку Аришку, она здесь не бывала. А Германа не видела… сколько? Не меньше месяца прошло с тех пор, как Лиля выгнала его из своей квартиры в последний раз.

Как же он изменился! Похудел, почернел, осунулся… Куда девалась всегдашняя щеголеватость? Какой-то неопрятный халат, небритое лицо… У него вид затравленного зверя!

Лиля не сдержала изумления:

– Ты ужасно выглядишь…

– И чувствую себя так же, – буркнул Герман. – Проходи. Извини, у меня не убрано.

На кресле была свалена в кучу одежда. Герман небрежно перебросил ее на другое кресло и тяжело опустился, почти рухнул на нее, тем самым предложив освободившееся место.

Запахнул халат, глянул исподлобья запавшими глазами и буркнул:

– Ты зачем пришла?

– Как только закончится учебный год, – спокойно сказала Лиля, – мы с Аришкой уезжаем в Союз. Так что, если есть желание, можешь с ней попрощаться. Потому что я собираюсь там остаться – во что бы то ни стало.

Герман пошарил вокруг, вытащил из-под одежды край пледа и принялся натягивать его на себя. Руки у него тряслись, и Герман, видимо, не соображал, что сидит на этом пледе, и все тянул, тянул его с бессмысленным усилием, тяжело дыша…

– Что с тобой? – Лиля подошла, помогла Арефьеву укутаться. – Что такое? Тебе плохо, да?

Тот молчал.

Лиля коснулась его лба – лоб был ледяной. А как разило перегаром!

– Ты болен? И пьешь?! Надо, наверное, какие-то лекарства, уколы…

Вдруг резким движением Герман закатал рукав халата и показал Лиле руку – вена была вся исколота до черно-багровых пятен. На другой руке оказалось то же самое.

Лиля ошеломленно покачала головой. Такие руки бывают только у наркоманов, которые прочно сидят на игле! И Герман – один из них?!

– Но как, как ты докатился до такого? – возмущенно прошептала она. – Опять твоя увлекающаяся, творческая натура?

– Меня уволили, – сдавленно выговорил Герман.

– И неудивительно! – рассердилась Лиля. – Ну кто будет терпеть наркомана в прямом эфире?!

Герман вдруг закрыл лицо руками, и вид его искалеченных пальцев – искалеченных из-за нее! – заставил сердце Лили сжаться от жалости.

Он взглянул сквозь решетку из пальцев:

– Не только наркомана…

Лиля смотрела непонимающе, тогда Герман взял со стола какую-то смятую бумагу, потряс ею:

– Посмотри, вот результаты анализов. Сделали еще неделю назад. Я с тех пор и пью.

Он поднес к губам стакан с коньяком, глотнул, передернулся:

– Тест положительный. Это СПИД…

Попытался расхохотаться, но смех оборвался тяжелым рыданием.

Лиля смотрела ошеломленно. Медленно поднялась, шагнула назад…

– Лилечка, – Герман, тяжело всхлипывая, протянул к ней руки, – я понимаю, что я перед тобой виноват. Но ты же ангел…

Вдруг сполз с дивана, упал на колени:

– Пожалуйста, не бросай меня! Я боюсь… Я умирать один боюсь! Мне страшно! Лиля, пожалуйста…

Его глаза были полны такого непередаваемого, никогда ею не виданного ужаса, что Лиля только и могла, что пробормотала:

– Ну как же так?!

Осторожно погладила Германа по голове. Как она любила его когда-то! Сколько глупостей натворила из-за него, сколько счастья и горя узнала благодаря ему. Она родила от него дочь. И вот теперь этот полутруп молит ее о прощении. Жалость – страшная жалость! – стиснула сердце. Лиля не могла его оттолкнуть…

Лиля пробыла у Германа до глубокой ночи. Накормила его, уложила спать. Он был слаб и измучен, как ребенок. Заснул с трудом, уложив щеку на ее руку…