Свой среди чужих, или Гауптман с Олерона

Не стал рассказывать Алексу, что недавно мне звонила его мама, тетя Ванда. Ругала меня, обвиняя во всех смертных грехах. Плакала. Потом умоляла присмотреть за Алексом, потом опять плакала и опять ругалась. Алекс никому не сказал, что уходит служить. Его родители узнали об этом только через несколько дней. На письменном столе в комнате у Алекса лежал не подписанный им контракт на приличную сумму, где его брали вторым пилотом на личный прогулочный звездолет босса папы Алекса, известного олигарха. Расплатились с барменом, чаевые с нас он наотрез отказался брать, пожелал нам удачи. Поблагодарив его от всей души, мы вышли на улицу, снова попав в объятия изнуряющей июльской жары. Увольнение заканчивалось. Пора было обратно в учебку.

Глава 17

До выпуска оставалось несколько дней. Прошел слушок, что на выпуск к нам пожалует сам канцлер. Руководство ходило дерганное, мы все свободное время пропадали на плацу, печатая шаг, раз за разом проходя мимо трибуны в торжественном марше. Дневальные каждые пять минут драили помещения, стирая с пола стен и потолка несуществующую пыль, доводя каждый уголок казармы до стерильности, особенно налегая, по приказу унтеров, на уборку гальюнов. Как будто гер Канцлер всенепременно захочет погадить именно в наших сортирах. Наконец, наступил долгожданный день выпуска. Всю учебку построили на плацу, офицеры были одеты в парадные мундиры с аксельбантами, на руках белоснежные перчатки. На улице ни ветринки, на небе ни облачка. Высоко в ярко-синем небе гоняясь друг за другом резвились ласточки. В голову пришла дурацкая мысль: «А что будет, если ласточки насрут на голову высокого гостя?» На трибуне все руководство учебки вперемежку с телохранителями канцлера. Наконец на трибуну поднялся и сам Канцлер, одетый в строгий черный костюм. Подойдя к микрофонам, обратился к нам с пламенной речью, резко и дергано жестикулируя при этом руками.

– Мои верные солдаты, в этот непростой для Рейха момент родина рассчитывает на вас. Мы верим, что именно вы сможете справиться с любой угрозой. Не щадя своей жизни, вы обязаны заставить подчиниться сепаратистов непреклонной воле Рейха, доказывая тем самым, что важнее интересов Рейха нашей с вами родины не может быть ничего другого. Вы должны убить столько сепаратистов, сколько понадобится для достижения наших общих целей – в данный момент это установление полного контроля над планетой Олерон. Убивайте, убивайте и убивайте без тени сомнения и капли сожаления. Эти недочеловеки недостойны того, чтобы жить, поскольку покусились на самое святое – основы устоев нашей государственности, нашего великого Рейха. Поэтому не заслуживают ни жалости, ни сострадания!

Я слушал речь Канцлера и думал, как же он копирует во всем Гитлера: черная челка набок, короткие усы, широко расставленные, чуть навыкате глаза, манера держаться, произносить речь, активно жестикулируя руками. В конце речи канцлер вскинул правую руку вверх и почти прокричал:

– Великие воины Рейха, я верю в вас! Хайль Гитлер!

– Хайль Канцлер! – ответил ему стройный хор голосов, прозвучавший как раскат грома.

Слышно было, как в микрофон канцлер сказал своему окружению:

– Хочу спуститься к ним, посмотреть каждому в глаза.

Канцлер в окружении своей свиты медленно проходил вдоль взводов, то и дело вскидывая правую руку вверх. Солдаты поедали его глазами. Наконец, подошел к нашему взводу.

– Какой красавец, истинный ариец. Почему не в войсках СС? – обратился Канцлер к руководству учебки, жестом показывая на меня.

Ротный скривился, как будто надкусил лимон. Не мог же он сказать, что понравившейся геру Канцлеру солдат немножко не того, по происхождению как бы совсем и не ариец. Неудобно может получиться.

– Разрешите доложить, гер Канцлер. У него родители погибли на «Гортензии», – нашелся ротный. – Решил пойти воевать на фронт в рядах звездной пехоты, чтобы мстить ненавистным сепаратистам.

Канцлер состроил скорбную физиономию. Потрепал меня по щеке:

– Я скорблю, мой мальчик. – Начал он пафосно

– Это потеря не только для тебя, это потеря для всего Рейха. Ты слышишь, мой мальчик? Весь Рейх скорбит вместе с тобой.

И обратился ко всем присутствующим:

– Вот истинный образец патриотизма и беззаветного служения Рейху. И пока у нас есть такие воины, как этот юноша, я спокоен, дух Зигфрида в нас не умер, и мы непобедимы, – снова потрепал меня по щеке. – Я горжусь тобой, мой мальчик, и надеюсь на тебя.