Своя дорога

Стало смешно: Фирит не дурак, если бы он так реагировал на все предсказания, то я устал бы мотаться по стране, разыскивая очередного претендента на трон. Да фактически каждый базарный день городские юродивые вещали и о конце света, и о настоящем правителе, и о царстве всеобщей справедливости. Ну не нравился своим гражданам величество, вот они и придумывали сказки, кто во что горазд. Стоит ли на бред внимание обращать?

— Ты мне не веришь, — криво улыбнулся Агаи и сник. Он осторожно пододвинул по-прежнему лежащую в беспамятстве жену, сел на самый краешек дивана и тихо сказал, — Ты должен помочь нам, иначе этот мир полетит в бездну. Тебе понравится, если править в нем будут вампиры и оборотни?

— Это у них, что ли вырастет еще пять голов? — усмехнулся я, вспомнив красочное описание упавших с неба чудовищ.

Молодой человек дернулся от моих слов, как от удара кнута, — Это не смешно, Дюс! Твой народ не помнит, что этот мир не всегда был таким светлым и добрым.

— Каким? — Я даже поперхнулся от возмущения, — Это наш то мир добрый и светлый?! Хотелось бы мне знать, как же тогда дела обстояли в глубокой древности… Да может, ну его к демонам, такой мир, если «золотой» век в нем оказывается именно сейчас?!

— Постой — примирительно поднял руку мой знакомый, — Не кипятись! Поверь, я знаю, о чем веду речь! Ты просто не был за пределами вашей страны.

— Ну почему же — не был, — вспомнилась небольшая прогулка по Пустоши, что стоила мне двух больших шрамов: на бедре и под лопаткой, — Был, очень не понравилось.

Мой сосед запустил в волосы обе руки и огорченно вздохнул, — Я не знаю, как мне убедить тебя, что ты должен помочь… А если я заплачу деньги, пойдешь с нами?

Не знаю, почему, но это предложение тоже не особенно обрадовало, мне вообще в данный момент хотелось только одного — выпроводить всех вон, остаться одному и хорошенечко поразмыслить, как жить дальше. То, что от Фирита надо бежать, я не сомневался, только сделать это надо таким образом, чтобы король еще месяца два меня не хватился. Куда бежать — такой вопрос не стоял, я давно позаботился о далеком убежище, подальше от столицы, за пределами досягаемости длинных рук его величества. А вот каким образом… Об этом стоило подумать, чтобы не нарубить впопыхах дров.

— Ну что? Ты согласен? — прервал мои думы неугомонный Агаи.

— Нет, — отрезал я и кивнул в сторону Таниты, которая начала подавать признаки жизни, — Забирай свою подругу и уходи. Я не пойду с вами. И девочку не отдам, ей не скитания нужны, а дом, семья и защита. А ты, если хочешь подвиги совершать, займись поисками ее будущего супруга, пока до него кто-нибудь не добрался. И вообще, откуда взялась уверенность, что эта пигалица именно та, о ком говорится в пророчестве? Может, знак нарисован?

— Нет, Дюс, — грустно покачал головой аптекарь, — Это именно она, если ты посмотришь внимательно, то заметишь отличие. Смотри, словно мимо него.

Я последовал его совету. Сначала ничего не происходило, но потом контуры руки стали расплываться, и знак из плоской путаницы линий разной толщины, приобрел объем и словно вырос над маленькой ручкой, став похожим на крошечное деревце.

Наверное, выражение моего лица изменилось, потому что Агаи сказал, — Теперь веришь?

— Это ничего не меняет.

Мне ужасно не хотелось влезать с головой в непонятные дела ради сомнительного участия в спасении рода людского.

— Оставь его, Агаи, — презрительный, мягкий словно бархат, голосок дал понять, что его обладательница уже пришла в себя и собирается внести свою лепту в затянувшийся разговор, — Ты что, не видишь, нашему смельчаку дороже собственная шкура, чем всеобщее благо!

Я только пожал плечами: пусть думают что хотят, «всеобщее благо» такое расплывчатое понятие, что им прикрываются все, кому не лень.

Сосед послушно поднялся, мрачно глянул на меня и твердо сказал, — Девочку я тебе оставить не могу, она последняя надежда моего народа. Без нее мы исчезнем. Да и люди тоже, только немного позже!

— Твоего народа?

Это становилось интересно…

— А кто твой народ?

Вместо ответа юноша закрыл свои очи, запрокинул верх голову, повел плечами, словно они у него затекли от неудобного положения, и когда он снова открыл глаза, они кардинально изменились.

Не было больше того чистого зеленого цвета, что так выделял мальчишку из толпы других людей, радужка стала ярко-оранжевой, увеличившись почти вдвое, форма глаз тоже изменилась, они стали круглыми, как у огромной совы, а волосы на голове поднялись дыбом, обернувшись в одно мгновение тонкими перьями. Длинный шрам, так уродовавший лицо юноши, порос мелким темных пухом, придав парню еще больше сходства с птицей, не хватало только крыльев.

— Это частичная трансформация, — говорил юноша теперь голосом тона на два выше, чем прежде, — Если я изменюсь еще немного, мы уже не сможем общаться. Этот птенец моего народа! И я несу ответственность за ее жизнь!

Тут аптекарь встряхнулся, снова приняв привычный облик, и закончил, — Ты сможешь оставить ее у себя, только убив меня, Дюс, по-другому не получится.