Я проработал в этом отделении полгода. Срок небольшой, но тем не менее я посмотрел на смерть. Я немного посмотрел на умирающих. Заглянул за эту тёмную ширму запрета и тайны. Какие у неё глаза? Как она выглядит? Сморщенная старуха в чёрных одеяниях? А если умирает молодая женщина? Тогда она красива и грациозна? А если ребёнок? Тогда она подкрадывается как серый плюшевый медведь и обнимает за плечи? А чувствует ли человек её близость? Как это — умирать? Мы, наверное, никогда не узнаем об этом, до тех пор, пока сами не умрём. Да и тогда, узнаем ли?
Смертность в отделении — около 20 человек в месяц. Я помню всех, кого увозил в морг. Смешно, но за умершего пациента нам доплачивают по 25 рублей. Это за моральный ущерб, наверно. Я теперь всегда говорю, что цена человеческой жизни 25 рублей, не больше и не меньше.
Особенно печально, когда болеют дети. Когда я впервые увидел ребёнка в отделении, мне стало немного не по себе. Маленькая девочка после автокатастрофы, единственная выжившая в машине, она словно потерялась на этой большой взрослой кровати. Она, такая бледная, лежит на синей простыне в неярком свете светильника. Около кровати стоит стул, на стуле — медбрат в полглаза читает книгу, в полглаза поглядывает на свою пациентку. Он позвал меня как-то помочь раз в два часа переворачивать больных, чтобы у них не развились пролежни. Мы перевернули девочку нежно, боязливо прикасаясь к маленькому телу. Она не может пока фиксировать взгляд и поэтому смотрит в никуда. Так отрешённо и устало. Мне было грустно смотреть на неё.
Я видел потом, как к ней пришли родители. Они часто приходили. Тяжело наблюдать за этим. Мама ложилась рядом с девочкой на кровать и гладила её, а отец стоял недалеко от кровати и потерянно озирался по сторонам. Ему было страшно. В отделении не принято, чтобы посетители так долго задерживались. Но здесь было сделано исключение, дети — это святое.
У меня была любимая пациентка, она была в сознании, одна из немногих. Мы с ней разговаривали по ночам во время моих дежурств. Такая молодая, а уже геморрагический инсульт. Тяжёлая болезнь, часто приводящая к инвалидности. Однажды я забежал в отделение, заглянул в палату, кивнул ей, улыбнулся: «Как дела?» Она пожимает плечами: «Никак». Через несколько дней, я пришёл на смену, а она лежит, подключенная к аппарату искусственного дыхания. Глубокая кома, повторное кровоизлияние. Невесело как-то стало. Посмотрел на зрачки — они большие, как чёрные озёра. На свет не реагируют. Это плохо. Она умирала.
Давление еле держится на больших дозах дофамина. Её держат на препаратах, не отпускают, ждут, пока приедет мама из другого города. Я подходил к ней, мерил давление и пульс. Пульсация слабая, нежная, похожая на ниточку. А руки такие холодные и бледные. Ночью приехала мама, долго плакала, сидела около кровати дочери и гладила её. Просила, чтобы мы не отключали её от аппарата. Потом у Алёны потекли слёзы. Совсем немного, но это выглядело немного мистически. На утро она умерла. В морг её повезли мои сменщики. Я не хотел её отвозить. Мне было её жалко.
Я много проводил своих пациентов. Это такое мистическое действо, когда люди умирают. Заходишь в палату, и сразу проскакивает мысль: «Вот он, наверное, умрёт». Умирающие люди сильно похожи. Не могу точно даже сказать, чем. Но несколько признаков можно выделить. Например, это цвет лица. Оно становится серым или даже землистым. Потом «мраморная» кожа конечностей — когда падает артериальное давление, кровь от кожи отливает, и она приобретает характерный извитой рисунок. Это видно. Потом, когда подходишь к умирающему, от него «веет» смертью. Как-то подсознательно это чувствуется. Даже мурашки по коже. У человека снижается артериальное давление, пульс становится всё более незаметным, потом совсем исчезает. Иногда, перед самым концом, человек глубоко прощально вздыхает.
Некоторые люди лежат в отделении очень долго. Они похожи на растения, не могут двигаться, обслуживать себя, не могут сами дышать и есть. Страшно оказаться в таком положении, это похоже на ловушку. Когда подходишь к такому пациенту, в его глазах можно увидеть такую тоску, что невольно задумаешься о нужности эвтаназии. Такое безразличие и усталость. Им, наверное, смерть видится избавлением. А мы не можем подарить им это. Запрещено.
И всё же мне хочется верить, что смерть — это не конец, что это переход, начало нового путешествия. Я всегда клал руку на грудь умершему и желал ему доброго пути, так, на всякий случай. Мне хочется, чтобы мне пожелали того же в этот значимый момент жизни.
2003
Верхом на Вселенной