Своя география

Халат создаёт пропасть между пациентом и врачом. Реальную пропасть. У нас, у психиатров, есть много способов отделяться от пациентов. Чур, меня, чур, от этих иллюзорных миров. Вот, например, в кармане халата у меня лежит ручка. Не та, которой пишут, а специальная психиатрическая — ключ от всех дверей. Тоже способ отделиться. Это импровизированный ключ от ординаторских, от дверей отделения, от коридора. Это приспособление помогает психиатрам быть от пациентов в стороне. Есть ручка — значит, ты персонал больницы. А это важно. Я как-то шёл по территории больницы из окошка детского отделения меня окрикнул мальчик: «Дяденька, дяденька, а вы здесь лечитесь или санитар?»

М-да, я задумался. А кто я здесь? Вообще-то врач… Мальчик попросил у меня сигарет.

Санитар. Лечитесь. Дайте сигарет. Дяденька. Врач я. Да, я врач и могу выписывать вам галоперидол, трифтазин, фенозепам, амитриптиллин. Нужное подчеркнуть.

Я — врач-психиатр, и мне дОлжно быть специалистом по человеческим переживаниям и психическим недугам.

Психиатр. «Психе». Душа. Мне положено быть экспертом по здоровью человеческой души… Души… Души… Душит. Душит понимание того, что я не знаю, что такое душа и где она растёт, из какого эмбрионального листка, может, её вообще нет, а есть только скопление нервных клеток, постоянно порождающее электрические импульсы… И вдруг всё то, что я думаю, это не более чем бред, но какой-то иной, «здоровый» бред, просто очень отличный от «больного» бреда…

Не говорите никому, что есть иные миры, не говорите, что есть иные реальности, не говорите этого. Думайте об этом про себя, потому что это может быть правдой, это может очаровать и унести куда-то в совсем другие части нервно-импульсного конгломерата, который будет от вас ещё дальше, чем все понимания вместе взятые. И только озоревые доли промуживают нартовые камарги савелевых гун. Или я вообще не об этом. Можно писать соскальзываниями, паралогизмами, неологизмами, смешивать всё в «ворд салат» и есть по одной таблетке после еды. А какой смысл у этого? Ты знаешь?

Я спросил у него, что такое реальность? Как можно спрашивать это у человека, который чаще ест нейролептики, чем пищу, у человека, которого выгибает от недостатка в рационе препаратов-корректоров? Можно. Он пять минут назад поставил мне мат в несколько ходов, дважды. Очень быстро.

— Что такое реальность? А?

Когда мы играли в шахматы, вокруг собралось много пациентов. Всем интересно, врач играет с больным. Кто кого? Ну, я быстро сдал. Больше пяти минут я не протянул. Ему дают большие дозы нейролептиков, у него трясутся руки, но в шахматы он играет великолепно.

— Не интересно с тобой, док. Скучно. Плохо играешь. Тем более, что мне некогда. Я сейчас пишу докторскую.

Бред. Ню-ню. Докторскую. А потом посмотрел историю болезни — кандидат педагогических наук. Вот тебе и реальность.

Только на пятый день нашего знакомства он позволил прикоснуться к своему миру. Прикоснуться к своей бредовой реальности.

«Там время… там без времени вообще. То оно очень быстро, то тянется. Это не очень хорошо. Мне показалось, что я прожил тысячу лет за одну ночь. Тот мир немного тяжёлый, и там с ума сходят. По своей воле туда не попадают, а если попал, то приходится любить его».

Мой учитель сказал, что шизофренические миры очаровывают. Чтобы они не затягивали, нужно научиться строить свои, не менее интересные.

2007

Какие у неё глаза?

Записки о реанимации

Ты найдёшь свой приют, уют,

Где тебя согреют, поймут,

Покрывалом ласковых рук

Защитят от боли и мук.

Небольшое отделение, всего шесть палат, в каждой по три кровати. Реанимация. Люди содрогаются, когда слышат это слово. Мыслимое ли дело, оживление, возвращение души, умирание, смерть… А здесь это слово не вселяет того ужаса, который царит за пределами отделения. Здесь привыкли к смерти. Здесь с ней сотрудничают, договариваются. Анестезиология и реанимация — это современная научно обоснованная некромантия. Нейрореанимация — здесь лежат очень тяжёлые пациенты с черепно-мозговыми травмами и инсультами. Многие здесь умирают, а некоторые лежат месяцами.