Своя комната

Джейн Остин прятала свои рукописи или накрывала их листком промокательной бумаги. Для женщины того времени наблюдение за характерами и чувствами окружающих было единственным доступным видом литературного образования. Разум ее веками воспитывался именно в такой гостиной. На ее глазах развивались чувства и отношения людей. Поэтому, когда женщина среднего класса бралась за перо, она, конечно, писала романы, хотя очевидно, что две из четырех знаменитых писательниц по природе своей не были романистками. Эмили Бронте следовало писать пьесы в стихах, а бурный поток мыслей Джордж Элиот мог бы полноводно излиться в исторических или биографических трудах. Однако же они писали романы. Можно даже смело сказать, что они писали хорошие романы – и я сняла с полки «Гордость и предубеждение». Назвав «Гордость и предубеждение» хорошей книгой, мы не оскорбим мужчин и не покажемся выскочками. Если вас уличат в написании «Гордости и предубеждения», стыдиться тут нечего. И все же Джейн Остин радовалась, что паркет скрипит, а значит, она успеет спрятать рукопись перед тем, как в комнату кто-то войдет. Джейн Остин было неловко писать «Гордость и предубеждение». Интересно, был бы этот роман лучше, если бы Джейн Остин не считала нужным прятать рукопись ото всех? Прочитав страницу-другую, я не нашла ни малейшего признака, что эти обстоятельства как-то ей повредили. Возможно, тут-то и кроется главное чудо: эта женщина в начале XIX века писала без ненависти, обиды, страха, не пытаясь ни протестовать, ни проповедовать. Так писал Шекспир, подумала я, глянув на «Антония и Клеопатру». Говоря о сходстве Шекспира и Джейн Остин, возможно, имеют в виду то, что их разумы сумели переплавить все препятствия; и именно поэтому мы мало знаем о них обоих; и именно поэтому, как и Шекспир, Джейн Остин присутствует в каждом своем слове. Если Джейн Остин и страдала от обстоятельств, то главным образом из-за ограниченности своего мирка. Женщина не могла выходить в свет в одиночестве. Она никогда не путешествовала, не каталась по Лондону на омнибусе и не обедала в кафе в одиночку. Возможно, ей не было свойственно стремиться к недоступному. Ее талант превосходно подходил к обстоятельствам ее жизни. Вряд ли, впрочем, это верно для Шарлотты Бронте, подумала я, открыв «Джейн Эйр» и положив ее рядом с «Гордостью и предубеждением».

Я открыла роман на 12-й главе, и в глаза бросилась фраза: «Пусть порицает меня кто хочет». За что, интересно, порицали Шарлотту Бронте? И я прочла, как Джейн Эйр забиралась на крышу и любовалась видом, пока миссис Фэйрфакс варила варенье. Она предавалась мечтаниям – и за это, видимо, ее и порицали.