- Всё, всё, Юрка! - опекун быстро пришел ей на помощь, снова взяв грубовато-шутливый тон: - Что с бабами поделаешь - прекрасный пол! Слабый к тому же... Давай, забирай мать на свою половину, а то она боится, небось, что я её сейчас укушу! - Он плотоядно щелкнул зубами, сверкнул глазом на Анну и сосредоточил всё своё внимание на дороге.
Анна перелезла на заднее сиденье, попросила сына в очередной раз намазать ей спину чудодейственной мазью, расспрашивала Юрку о том, как ему всё-таки удалось добраться до бабушкиного дома...
Но не раз на протяжении всего пути она чувствовала на себе его недетский взгляд...
* * *
Саша Трегубов оказался милейшим интеллигентным парнем. Собственно, не парнем уже - молодым мужчиной. Невысокий, с гусарской выправкой и безукоризненной вежливостью по отношению к даме, словно выходец из оттуда, где "Средь шумного бала...", он носил длинные русые волосы, перехваченные резинкой, и залихватски подкрученные кверху усы.
Его светская внешность не вязалась с деревянными простыми стенами светлой избы Дома-музея графика Пожалостина. Но в спокойных внимательных серых глазах его прочитывалось что-то удивительное и одухотворенное. Они словно говорили: "Смотрите, я - провинциал! Я живу на родине Есенина. Мне хорошо работается, здесь нет столичной суеты, кругом всё просто и понятно, тут легко думать о вечном и творить...".
Саша провел их по таинственным сумеркам музея. Со знанием дела и с явным удовольствием коротко рассказал о виртуозном художнике-графике, который выбился в Петербургскую Академию художеств вот из этого самого села.
Юрка слушал и смотрел, буквально рот раскрыв!
Алексей тоже был внимателен, но, скорее, присматривался к собеседнику, чем слушал его рассказ.
Анне не терпелось перейти к главному, но её постоянно контролировал взгляд опекуна детей. Ей ничего не оставалось, как только выжидать удобного момента.
Почувствовав, что гостью что-то тревожит, и что она слушает невнимательно - явно думая о чем-то своём, Трегубов сразу перестал быть искусствоведом и радушно пригласил их к себе, заручившись обещанием, что днём они придут на полноценную экскурсию.
"В начале двенадцатых чисел девятой луны я отправилась в храмы Хаса, и мне случилось заночевать в каком-то убогом домике."
Подворье Саши оказалось небольшим. Приуныл без движения мотоцикл у сарая. Домишко был стар, мал, зато живописен: толстые стены вросли в землю, потому выглядел он полутораэтажным. Брёвна обшиты досками, покрашенными в традиционный ярко-зеленый цвет, наличники ослепительно белы. До окон первого этажа легко дотягивались желтые глазки "куриной слепоты".
Домик стоял строго вертикально, однако, Ане показалось, что он вот-вот весело съедет со склона, на котором вырос.
"Если бы я где и жила, так это здесь. Хотя нет, у бабы Веры - не хуже! - агрессивно воспротивилась она очарованию места. - Подумать только: где-то среди такой красоты притаилась мразь, сволочь!"
"То, что вызывает нетерпение... Женщина должна разрешиться от бремени. Уже прошли все положенные сроки, а нет ещё и признака приближения родов."
У Анны возникло неистовое желание начать крушить всё кругом. Алексей вернулся за ней из домика, куда уже прошел вслед за хозяином и Юркой, взял её руку железной ладонью и сказал:
- Идем в дом. Неудобно. Саша уже чайник ставит...
Беседа за столом текла чинно, неторопливо: как сама жизнь в провинции.
Поговорили о росписях Алексея (он от них отмахнулся), о его работах в театрах (художник тоже по-настоящему был доволен лишь двумя, да и то заграницей). Саша спросил, пишет ли он маслом, но Алексей снова ушел от ответа, сказал, что времени нет.
"Наверное, переживает из-за погибших на даче картин, - Анне казалось, что она понимает его состояние: - столько лет сгорело одним махом! Как и у меня. Только у меня - жизни, а у него - работы! Наверное, для него - это и есть жизнь...".
Алексей стал расспрашивать друга, над чем сейчас работает он сам.
Трегубов оживился, рассказал, что помогает восстанавливать лепнину в женском монастыре. Как платят? За что? Ведь он сам предложил! Отметая вопросы о заработке, пригласил в свою студию. Оказалось, это - тот самый сараюшко, возле которого скучал двухколесный конь. Анна с ними не пошла. Ей невмоготу было вести светскую беседу, когда в голове свербело: "Катя... Катя... Катя...". А Павел с Петей? Что с ними, где они? Знает что-нибудь о них Алексей? О маленькой Марусе она и вспомнить боялась...
Юрка прибежал со двора и радостно завопил:
- Мам! Там так здорово! Иди посмотри!
Она лишь с улыбкой покачала головой.
- Тогда я пойду посижу на мотоцикле, мне дядя Саша разрешил! Он такой добрый! - кричал мальчишка, уже выбегая. - Он завтра даст мне краски и кисти!..
- Юрка, солнце моё! - прошептала Анна. - Спасибо, хоть ты - со мной!