Сволочь

Рита повесила трубку. Я подумал и снова набрал номер Алешки Жаворонкова.

— Привет, Леха, — сказал я. — А я в Италию еду. Через четыре месяца. Что тебе привезти?

— Ничего не привози, — прорычал Жаворонков. — И сам не приезжай. Прыгни с Пизанской башни и останься там навсегда. Сволочь ты, Миша.

Он бросил трубку.

Я улыбнулся, положил трубку и по новой забрался в чуть подостывшую ванну, которая в тот момент представлялась мне пусть и очень маленьким, но счастьем.

Французская рыбалка

У моего приятеля Сани Кожухова, который по прибытии в Германию сменил фамилию русской матери на фамилию еврейского отца и стал Алексом Фридманом, имелись в жизни две строго обособленные страсти: женщины и рыбная ловля. Границу между ними Саня проводил коротко и категорично:

— Ездить на рыбалку с женщиной — все равно, что ложиться с удочкой в постель.

Мне, однако, в обеих страстях виделось куда больше сходства, чем может показаться на первый взгляд. Во всяком случае, тактика оставалась неизменной: забросить наживку, вовремя подсечь и, наконец, вырвать жертву из привычной для нее стихии. Неизменным оставалось и выражение Саниного лица, когда он вытаскивал бьющуюся на крючке рыбину или выуживал взглядом из толпы приглянувшуюся девушку.

Саня был высок ростом и до того тощ, что было непонятно, откуда в нем, принимая во внимание количество его романов, столько жизненных соков.

— Саня, ты однажды превратишься в половую тряпку, — говорил я ему. — Или в сдувшийся воздушный шарик.

— Половая тряпка звучит отвратительно, — отвечал Саня. — В сдувшемся шарике видится нечто использованное. Я в ужасе. Лучше сравни меня со свечой. Во-первых, ее стойкость внушает оптимизм. Во-вторых, мне это ближе как сыну врача. Ты знаешь девиз врачей? «Служа другим, сгораю». Если это не обо мне, то о ком же?

Если то, чем занимался Саня, действительно можно назвать служением, то служакой он был исправным. Наш относительно небольшой городок был слишком тесен для его неуемной натуры, и в конце концов его самосжигающее служение начало, словно под действием центробежной силы, охватывать всю округу. Сане трижды собирались набить морду и дважды набили. Число желавших проделать это мужчин росло прямо пропорционально числу Саниных побед над женщинами. Полученные раны Саня залечивал на рыбалке, которая на некоторое время настраивала его на философский лад.

— Саня, — спрашивал я у него, — признайся честно: кого у тебя было больше — женщин или рыб?

— Бестактно поставленный вопрос, — отвечал Саня. — Как сказал бы мой папа-врач, не будем путать рыболовство и рыбофильство. Я в ужасе. Какая еще гадость копошится в твоем извращенном уме?

— В моем уме, — усмехался я, — копошится дурное предчувствие, что однажды ты объединишь обе свои пламенные страсти и женишься на русалке.

— Без комментариев, — заявлял Саня.

— Что, крыть нечем?

— Нет. Просто трудно комментировать идиота.

Впрочем, время показало, что я был не таким уж идиотом, как, вероятно, Сане хотелось бы. Закинув однажды свой крючок слишком опрометчиво, он сам на него попался. Девушку, выловленную им на собственную беспутную голову, звали Наташей, и она в самом деле напоминала русалку огромными зелеными глазами и светлыми, почти бесцветными волосами. Саня пропал. Он до такой степени влюбился в свой улов, что остальные женщины перестали для него существовать. Это пугало его и изумляло тех, кто его знал.

— Я в ужасе, — говорил Саня. — Эта Наташа, по-моему, знается с нечистой силой. Она меня заколдовала и наложила заклятье. И, главное, всюду отпускает одного. Значит, уверена в своей силе. Представь: вчера на дискотеке познакомился с одной девицей. Чудо, что за телочка. Сидит у стойки бара и якобы скучает. Я к ней подкатываю с намерением угостить коктейлем, только открываю рот и произношу «позвольте», как чувствую, что язык у меня прилип к гортани. «Ну, — спрашивает она, — так что же вам позволить?» — «Позвольте, — говорю, — вас проигнорировать». И отхожу от бара, как побитая собака.

— Ничего не поделаешь, Саня, — сказал я. — Ты, видимо, стал однолюбом. Смирись.

— Любить одну, — заявил Саня, — значит быть импотентом со всеми остальными. Смириться не могу. Это идет вразрез с моей природой.

Он предпринял еще несколько попыток завести знакомства, но все они потерпели крах. Саня смирился, махнул рукой на свою природу и сделал Наташе предложение. Наташа ответила, что должна подумать, и, подумав секунд двадцать, согласилась. Свадьбу решили сыграть через полгода, в июне. Чем меньше оставалось до намеченного срока, тем в большую прострацию впадал Саня.

— Я в ужасе от собственного счастья, — говорил он. — Точно следишь за самим собой со стороны и тебе, как сказал бы мой папа-врач, абсолютно монопенисуально, что с тобой будет дальше. А ведь мне всего двадцать девять…