Сын Моржа и Куницы (СИ)

Хихикнув, Венька обстреляла гостей вспышками улыбок, и исчезла.

Отвесившая челюсть рыжая помотала головой, сбрасывая наваждение, и грохнула на стол свой поднос. И, будто случайно, задела поднос бегушки, нарушая идеальную симметрию. Впрочем, тут же устыдясь, поправила как смогла.

— Так, Пёсик-на-сером, — сказала Мелвигу и придвинула стол к его лежанке, — давай-ка ты сам. Вот утренний недоед, осталось всего на три укуса. В атаку! Рунный камень сам себя не съест!

Мелвиг-Путята согласно рыкнул, тяжело выдохнул, схватил тарелку и вытряс в пасть остатки утренней говядины под рунным соусом. Всхлипнул, мотнул головой и надолго замер, крепко зажмурив глаза и роняя крупные слёзы.

— Ничо так, боец! — похвалила рыжая. — Смотри как холодненькое умял! Не стала я мясо греть, а то выдохлось бы. А теперь вот, нежную змеючку тебе.

И она ловко заменила пустую тарелку на другую, в которой лежали крупно нарезанные дымящиеся стейки, распространяющие одуряющий аромат жареного мяса.

— Сам, давай сам! — подбодрила рыжая. — Мне ещё малыша кормить.

Малыш внутренне возмутился. Внешне, конечно, не показал. Сил не хватило.

А дальше его принялись кормить.

Сначала рыжая сунула ему в зубы толстый ломоть, такой же, как на тарелке у седого. Змеятина оказалась сочной, нежной и слегка жирноватой, будто молодая курица, откормленная на фуа-гра. И не то, чтобы Егор знал за фуа-гра… Но жаркий ароматный сок, текущий в горло, не оставлял иных толкований! Жирный, нажористый, едва ли не сладкий, и с курино-гусиным привкусом.

Правда, даже нежное мясо зубам не поддалось. Если ты ощущаешь себя тряпочкой на проволочном скелетике и с мышцами из киселя, то и челюсти олимпийского рекорда не покажут. Слабые оне, значить.

Рыжая нахмурилась, выдернула стейк из зубов болезного, отрастила на пальце коготь и принялась строгать, нарезая змеятину тонкими, просвечивающими ломтиками. Егор с некоторым трудом, но внутренним восторгом оное карпаччо глотал не жуя.

Его ж девчонка кормит! Первый раз в жизни.

И неожиданно быстро умял свою порцию, даже голодно покосился на тарелку рыжей.

Та погрозила когтем, подсела к столу и принялась нарезать когтями стейки на кубики, а те закидывать в рот. Столовые приборы отодвинула, как и салфетки. Зря Венька старалась.

Егор же наблюдал за трапезой Куней, борясь с накатывающей дремотой и сытостью.

В какой-то момент и проиграл битву.

А потом его разбудили, парой лёгких пощёчин.

— Ну, ты как… — начала рыжая.

И Егор вскочил. Бросил взгляд в окошко: вроде и не потемнело.

— Я долго дрых?

— Полчаса, — вздохнула рыжая. — Этот, с шерстью на ногах, заходил. Надо тебе к механику, какое-то задание на вечер.

— Ага! — сказал Егор и удрал.

По лестнице на цокольный этаж прыгал через ступеньки.

В теле ощущалась удивительная лёгкость.

Даже ломик, сволочь такая, проснулся (или вылез оттуда где прятался?) и пырился по сторонам во все свои ощущадлы. И так щедро делился впечатлениями, что голова кругом шла. На нижних ступеньках Егор споткнулся и кубарем прокатился по коридору. Но что удивительно — не упал, а сделал пару передних фляков, затормозив об стену напротив выхода на этаж.

И застыл в стойке на руках.

— И что это было? — спросил у цоколя и мира Егор.

Он медленно отнял от пола одну руку, легко удерживая себя на другой.

Ощущение силы и неожиданных возможностей изумляло.

За всю жизнь у Егор фляк получался всего несколько раз, когда в детстве по настоянию отца записался в секцию гимнастики. Но широкая и тяжёлая кость Метелицы взяла своё — к спортивной гимнастике Егор оказался непригоден. Разве что стоять внизу пирамиды и держать на себе других, но уже эта идея показалась неподходящей.

Не место Метелице внизу.

…Из прохода к мастерским вышел Михайлович. В непременном синем комбинезоне, белой рубашке и золотых очках.

— Тренируешься? — одобрительно покачал головой механик. — Дело хорошее. Но! — и он укоризненно блеснул очками и воздел указательный палец. — Не сейчас!

Егор толкнулся опорной рукой, перевернулся в воздухе и приземлился. Правда, выступление смазал, не удержавшись на ногах и припав на одну ногу.

— Не время для показухи, — слегка раздражённо бросил механик. — Знаешь, зачем я тебя позвал?

— Не-е-ет… — протянул Егор, потихоньку догадываясь.

— Дорогу кто раздолбал?

Виновный покаянно повесил голову. И тут же её поднял:

— Дорогу? Я ж только канаву на берегу…

Но тут же припомнил, как получил камнем в лицо.

Егор потёр щёку и нашёл засохшую царапину. Не почудилось, однако. Ошиблись французские академики, камни с неба падают.

— Канава это второе. Первое — дорога, — сказал механик. — Пошли.

Михайлович повёл Егора на улицу, а там свернул направо. К тем самым широким воротам в восточной стене здания. Спустился по пандусу вниз и ткнул пальцем в неприметную серую коробочку с кнопкой у ворот. Коробку установили на бетонной опоре, на свободном от араукарии участке. На пандусе валялись несколько засохших побегов: видно, хищную зелень здесь регулярно подрезают.

— Здесь нажимаешь, охрана тебя видит и открывает дверь. Нажмёшь дважды — откатятся ворота целиком.

И Михайлович нажал на кнопку.