Сын Сарбая

Поклонившись в ответ, Салима-апа, которая не имела такого красивого голоса и таких круглых слов, коротко поблагодарила соседку:

— Да исполнятся твои добрые пожелания… — Тут по рябому личику Салимы пробежала лукавинка, и, хитро прищурившись, она сказала: — Слыхала ты что-нибудь подобное, а, Сайраш! Этот озорник, что доставил тебе столько хлопот, молодой наш охотник, высказал желание наполнить свой бурдюк кумысом. Откуда-то до него донеслось, что не годится портить хорошую вещь айраном: айран плох для новой кожи.

Разговаривая, женщины вошли в юрту и сели, а Дардаке с Зейной остановились у выхода. Дардаке прижал руки с бурдюком к груди, и воображение его рисовало, как наполняется он пенистым, играющим кумысом. Лошадь дедушки Буйлаша, единственная во всем аиле, недойной была, а старик уже несколько дней болел и не ездил на коневодческую ферму, не привозил кумысу.

И вот Дардаке наклонился и решительными движениями стал аккуратно закатывать свои латаные-перелатаные штаны — поднял их выше колен. Женщины смотрели на него с удивлением. Так делает человек, готовясь в дальний путь.

— Дайте мне лошадь дедушки Буйлаша, — сказал он и поджал губы. — Я сам отправлюсь на коневодческую ферму. Там пойду от юрты к юрте, и в каждой мне поднесут пиалу кумыса. Но я не стану пить, а буду сливать в бурдюк, пока его не наполню. Привезу сюда и всех угощу…

Женщины переглянулись и рассмеялись. Как же все оказалось просто! В самом деле перед ними мужчина. Он поймал козленка, он прирезал его, он выделал шкуру, почему же не съездить ему на коневодческую ферму? Там ему нальют кумысу в его новый бурдюк, и он всех угостит.

И вот единственный в аиле мужчина седлает под ревностным взглядом матери и девочки Зейны коня старика Буйлаша, вот вскакивает в седло, машет на прощание пустым бурдюком…

Так просто. Сел, поехал, встретился с товарищами, напился кумысу и с собой привез. Туда-обратно сорок километров по горным тропам. Неделю назад никто бы не пустил его. Но смотри-ка, одно мужское дело рождает другое, и вот уже на тебя по-другому смотрят, по-другому слушают. И рука сама тянется к верхней губе в надежде ощутить на ней… пусть пока не усы, хотя бы пушок.

ГЛАВА III

День за днем, неделя за неделей уходят в прошлое, а Дардаке все один и один. Что-то слишком долго нет отца. Люди, которые приезжают из долины за молочными продуктами, привозят от Сарбая приветы. Одни лишь приветы и обещания вернуться, ничего больше. Дардаке привык к своим коровам, и они тоже привыкли к нему, знают его хорошо, отличают от любого другого человека, слушаются мановения руки, подчиняются беспрекословно. Интересно, скучают ли они по старому своему пастуху Сарбаю, помнят ли его? Их об этом не спросишь. Собака и кошка, любая прирученная птица умеют показать свою привязанность к хозяину, лошадь подойдет и приласкается, но рогатая скотина неспособна выразить свои чувства. Молодые телки, правда, подходят иногда, требуя, чтобы у них почесали между рогами, но так же, как к пастуху, они могут подойти и к деревцу — почесаться о ствол.

И все-таки и коровы и быки что-то понимают. Признают человека своим повелителем. Человек выбирает для своего стада луг, и, даже если по соседству трава сочнее, коровы не решаются туда перейти. Встречаются, конечно, строптивые, но им достаточно показать кулак, крикнуть погромче, и они возвращаются на место. Да, крупный рогатый скот охотно подчиняется власти человека. Бывает, что подерутся бычки или сцепятся рогами коровы, — Дардаке смело разнимает их. Пусть даже стадо на стадо нападет, он не задумываясь идет в гущу битвы. Лупит направо и налево палкой, а то просто упрется в морды руками и расталкивает. Ну-ка попробовал бы это сделать посторонний человек — животные так бы его саданули рогами, что пришлось бы потом отлеживаться не один день.

Первое время Дардаке радовался своей смелости и способности управлять стадом. Он даже гордился властью пастуха. Сам перед собой гордился — некому было показать, на что он способен. Но чем дальше, тем больше мальчик тяготился одиночеством. Он вспоминал школьных товарищей, разговоры, споры, игры на широкой улице кыштака, борьбу, беготню. В этом году Дардаке впервые оказался не только днем, но и вечерами без друзей и сверстников. Надо же так — нет в аиле мальчишек! Восьми-девятилетние не в счет — они быстро надоедают. С ними повозиться можно, а поговорить не о чем. А у него как раз появилась потребность побеседовать с мужчинами. Скоро месяц, как нет отца, а теперь еще и старого Буйлаша увезли в больницу. Он каждое утро совершал омовение холодной ключевой водой и сильно простудился.

— Ах, дедушка Буйлаш! — вздыхая, говорил Дардаке, устремляя свой взгляд за цепь холмов, в ту сторону, где далеко внизу лежит кыштак. — Знал бы ты, дедушка, сколько накопилось у меня к тебе вопросов! В мой маленький капкан ничего не попадается. Я уже переставляю его на третье место. А что мне делать с хворостом, который я заготовил?