Сын Сарбая

Когда они спустились на луг и козленок увидел стадо коров, он перестал рваться. Вроде бы даже признал их за своих. Но щипать траву он не стал, а все поглядывал вверх, на скалистые гребни гор, как бы прощаясь со свободой и своими далекими братьями.

Дардаке в этот раз пригнал коров на дневную дойку намного раньше, чем обычно. Уже издалека народ увидел, что пастух идет домой с добычей. Все высыпали ему навстречу. Не было среди встречающих только одного человека. Как раз того, которого мальчик хотел бы увидеть прежде других.

— А где же дедушка Буйлаш? — спрашивал он.

Но никто ему не отвечал. Все столпились возле козленка.

* * *

Салима-апа, сияя улыбкой, несколько раз чмокнула сына в лоб:

— Ах, милый, дорогой ты мой сынок! Смотри, уже стал добытчиком… Я знала, знала, что ты брал капканы, но ничего не сказала, хотя боялась, что руку себе поломаешь. Видите, женщины, какой у меня вырос помощник!

Пока Дардаке привязывал козлика в юрте, мать его ни минуты не молчала. Теперь в юрту набились все, кто мог. Галдели так, что бедный козлик, навострив ушки, кидался из стороны в сторону. Охотник, хоть и сиял от гордости, тоже немного растерялся. Все приставали к нему с вопросами.

Прибежала круглолицая черноволосая Зейн'a, одноклассница Дардаке. Протянула руку и почесала козлику бугорок между рожками. Потом посмотрела сияющими глазами на своего школьного товарища и воскликнула:

— Не ожидала от тебя! Вот ты, оказывается, какой!

Дардаке покраснел от удовольствия. Похвала Зейны была ему приятна. Девочка ему нравилась. Раньше она не обращала на него внимания, и он побаивался ее высокомерного взгляда. Зейна всегда была хорошо одета, красиво причесана. Легкость и свободу движений она унаследовала от матери. Родилась Зейна не в кыштаке, а в столице республики, городе Фрунзе, первые годы там и училась. Только в конце войны, после того как отец погиб на фронте, Зейна со своей мамой приехала в горы.

— А как ты ловил, расскажи, — подняв глаза на Дардаке и двигая плечами, спросила Зейна. — Приманил его хлебом или спел ему песенку?

Все рассмеялись, а Зейна, довольная собой и тем, что ей удалось заставить парнишку смутиться, продолжала забрасывать его нарочито наивными вопросами:

— У дедушки Буйлаша есть в юрте рога киика — может быть, ты их нацепил и козлик принял тебя за своего папу? Что же ты молчишь, а, Дардаке?

— Просто поймал, и все, — сказал мальчик и отвернулся.

Раздался сильный, грудной голос Зейниной матери, Сайр'aш. Расчищая себе путь полными красивыми руками, она вышла в центр юрты и, задорно подняв брови, сказала:

— Что-то вы тут расшумелись, а? Надо поздравить удачливого охотника, ловкого и умелого, и пожелать ему счастья на будущее. Жалко, уехал сегодня мой отец, Буйлаш. Надо ведь прирезать козла, с каждым часом он худеет…

Дети взвизгнули, а Зейна, испуганно глядя на мать, замахала руками:

— Нет, что ты, он такой хорошенький!

Салима-апа, хоть она и была здесь хозяйкой, растерялась. Мужчин не было, а среди женщин верх над всеми брала Сайраш. Высокая, представительная, одетая даже в будний день в зеленый бархатный бешмет, сверкая огромными серьгами и широким серебряным браслетом, горожанка Сайраш легко двигалась и говорила всегда уверенно, как бы заранее отвергая любые возражения.

Хлопнув в ладоши, она крикнула:

— Дети! Уходите отсюда… И ты, Зейна… Уж не вообразила ли ты себя взрослой?! Быстро, быстро освобождайте юрту. Салима, где у тебя таз? Дай самый острый нож!

— Ой, не надо! — закричала Салима. Она увидела, как побледнело и вытянулось лицо Дардаке. Глаза мальчика расширились, руки беспомощно сжались на груди. — Не надо! — повторила Салима. — Пусть отец приедет, тогда решим. Ведь это первая добыча нашего мальчика…

Сайраш выпятила грудь, перебросила через плечо свою толстую косу и, глядя сверху на Салиму, улыбнулась.

— Э, тетушка дорогая! Ты будешь исполнять, что положено по старым охотничьим обычаям… или…

Люди застыли в ожидании. Ох уж эта Сайраш! Все-то она умеет, все-то она знает. Горожанка, а добилась того, что стала лучшей в аиле дояркой. Может шить на швейной машине. Книги читает и газеты. А теперь выясняется, что ей известны даже охотничьи законы. Что-то она сейчас скажет? Но Сайраш не торопилась. Пусть-ка выгонят из юрты малых детей, иначе она ничего не скажет. Дардаке тоже было поднялся уходить, но ему Сайраш показала глазами, что надо остаться. Настолько выразителен был ее взгляд, что паренек сразу ее понял. Он хотя не ушел, но сумел показать свое недовольство: сел в сторонке и отвернулся.

Ох и хитрая женщина Сайраш! На себя не взяла — законы, дескать, не женщины придумывают и толковать их тоже не женское дело. Она только предупредить хочет хозяйку, поделиться тем, что слышала когда-то от мужчин:

— Если уши слышат, можно их за это винить, а, тетушка? Если от покойного мужа и других ученых людей кое-что донеслось до меня, молчать я должна или говорить? Если вижу, что ты, уважаемая, неправильно поступаешь, как мне быть? Мимо пройти, не заметить?

— Говори, прошу тебя, — с поклоном сказала Салима-апа.