Сын террориста. История одного выбора

К июлю мой отец нашел своей новой семье квартиру в питтсбургском районе Окленд. Моя мать впервые за последние годы чувствует душевный подъем. Район буквально бурлит культурной жизнью, и здесь много таких же студентов, как она. Риан и Омар живут неподалеку. Мечеть всего в двух кварталах. Мать и отец рука об руку покупают еду и новую домашнюю утварь. Она спрашивает его, что ему нравится. “Мне нравится все то же, что и тебе, — отвечает он. — Ты королева нашего дома, и я хочу, чтобы ты устроила все так, как тебе нравится. Если ты будешь счастлива с вещами, которые ты выберешь, мне они тоже понравятся”.

Я появился на свет в марте 1983 года, мой брат годом позже. Мне три года, и Баба берет меня в парк развлечений “Кеннивуд”. Мы крутимся на аттракционе в огромных чашках, а потом на гигантской карусели катаемся верхом на разукрашенных лошадках: мой отец выбирает золотистого скакуна, который плавно поднимается вверх-вниз, а я прижимаюсь к загривку смирного гнедого пони. Позже в тот же день на маленьких американских горках отец притворяется, что страшно боится (“О, Аллах, сохрани меня и помоги благополучно добраться до конца пути!”), чтобы отвлечь меня от моих

страхов. Я всегда буду помнить этот день: это мое самое первое воспоминание. И даже кошмар, наступивший позже, не затмил его.

* * *

Отец ожесточается против Америки не за один день. Его горечь накапливается медленно, порождаемая случайными встречами с уродством и нищетой. В мечети моя мать принимается помогать Риан с просвещением и обращением новичков в ислам. Эта миссионерская стратегия называется дава: они не ходят по квартирам и не раздают листовки на улице, но встречаются с теми, кто пришел в мечеть, рассказывают им про ислам и отвечают на те же вопросы, которые когда-то возникали и у моей матери. Среди посетителей много молодых женщин-американок. На самом деле еще почти девочек. Некоторые приходят в мечеть не потому, что встали на путь веры, а потому что влюбились в мусульманина. Но много и пытливых религиозных искателей, которые искренне интересуются исламом и в конце концов принимают его. Работа с Риан приносит матери большое удовлетворение. Иногда, когда какой-то из женщин негде переночевать, мы пускаем ее к себе.

Выясняется, что это ошибка. Осенью 1985 года мы привечаем молодую женщину по имени Барбара. (Я изменил ее имя, раз уж она не может здесь рассказать свою версию произошедшего.) Барбара угрюма, непонятно, чего от нее ожидать, она никогда не смотрит вам в глаза. Она живет у нас несколько месяцев. Непохоже, чтобы Барбару по-настоящему интересовал ислам. Сестра Барбары проявляет интерес, потому что это важно для ее бойфренда, а Барбара просто увязалась следом. От нее исходит такой поток негативной энергии, что с ней даже в одной комнате находиться сложно.

Вскоре она связывается с теми, кого мои родители считают очень плохими людьми, “настоящей мусульманской бандой” из соседнего района. Моя мать дважды пытается выдать Барбару замуж, и дважды потенциальные женихи отказывают ей после первой же встречи. Ее самооценка стремительно падает. По ночам она одетая забирается в ванну и рыдает. Она обвиняет нас, всех нас, в том, что мы воруем у нее из комнаты одежду — одежду, которую ни один мусульманин не надел бы, что уж говорить о детях. Мой отец настаивает, чтобы она съехала. Она так и делает. Меньше чем через неделю — видимо, по наущению своих новых мусульманских друзей, которые полагают, что она сможет на нас подзаработать, — она обвиняет моего отца в том, что он ее изнасиловал.

В этот момент в Питтсбурге действительно орудует серийный насильник. Несколько жертв преступника описывают его внешность как “латиноамериканскую или ближневосточную”. И полиция относится к обвинениям, выдвинутым Барбарой, со всей серьезностью. К тому времени, как нашему другу-адвокату удается убедить их, что она просто выдумала эту историю, мой отец уже раздавлен страхом и унижением. Он перестал спать в одной постели с моей матерью. Он постелил свой молитвенный коврик рядом с батареей в гостиной и спит на нем, свернувшись калачиком. Он перестал есть. Он только и делает, что спит и молится о своем спасении. Даже прихожане мечети не знают, кому верить, — по ощущениям матери, они разделились примерно поровну. От этого отцу еще больнее, и эта боль растет и растет, словно раковая опухоль, глубоко внутри. В мечети должны состояться специальные слушания. Члены управляющего совета встревожены спорами среди прихожан и хотят сами разобрать это дело. И они в любом случае не доверяют американской судебной системе.