Сын террориста

В мой первый день в Аль-Газали я с опаской подхожу к классу. Входная дверь огромная и завершается сверху аркой — я словно вхожу в пасть кита. В классе стоит гул. Однако как только я показываюсь на пороге, все головы поворачиваются. Все замирают. На две секунды воцаряется тишина. Две секунды. Раз Миссисипи, два Миссисипи. А потом дети вскакивают. Они со скрипом отодвигают стулья и кидаются ко мне. Это происходит так быстро, что я не успеваю понять, как они настроены. Враждебно? Дружелюбно? Я сделал что-то непростительное? Или я для них герой? Дети кричат, один громче другого. И все они задают один и тот же вопрос: Твой папа убил раввина Кахане

? Они явно хотят, чтобы я сказал “да”, и я их разочарую, если скажу “нет”. Учительница пытается пробраться ко мне, раздвигая толпу детей: Садитесь, садитесь! В этой нелепой ситуации все, что приходит мне на ум — десятки лет спустя я все еще вздрагиваю при этом воспоминании, — это пожать плечами и улыбнуться.

В эти первые морозные месяцы 1991 года СМИ и большая часть людей в мире уверены, что мой папа — чудовище. До моей матери доходят слухи, что Лига защиты евреев якобы объявила что-то вроде своей фетвы: “Убей сыновей Нуссара”. Тем не менее для многих мусульман мой отец — герой и мученик. Меир Кахане, утверждают эти люди, сам был фанатиком, олицетворением насилия и жажды мести, экстремистом, которого осуждали даже многие единоверцы. Он называл арабов собаками. Он хотел, чтобы Израиль полностью очистили от арабов — силой, если понадобится. Так что пока одни считают моего отца настоящим демоном, многие мусульмане подходят к нам на улице, чтобы выразить благодарность. Мы получаем финансовую помощь со всего мира. Эти пожертвования обеспечивают нашу семью и даже дают нам с братом и сестрой возможность позволить себе единственное излишество за все наше детство. Однажды вечером моя мать показывает нам каталог универмага “Сирс” и говорит, что мы можем выбрать все, что захотим. Я выбираю все, связанное с черепашками-ниндзя. Потом выясняется, что отец одного из моих одноклассников в Аль-Газали так восхищен поступком моего отца, что при каждой нашей встрече дарит мне стодолларовую бумажку. Я стараюсь встречаться с ним как можно чаще. На эти деньги я покупаю свой первый “Геймбой”. Возможно, мир посылает мне двусмысленные сообщения, но “Геймбой” есть “Геймбой”.

Моего отца представляет адвокат и гражданский активист Майкл Тариф Уоррен. Когда другой легендарный адвокат-активист и бескомпромиссный радикал Уильям Кунстлер неожиданно предлагает свои услуги, Уоррен с благодарностью принимает помощь. У Кунстлера длинное скорбное лицо, очки на лбу и буйные седые волосы. Он разговаривает с нами тепло и оживленно, и он уверен, что мой отец имеет право на справедливый суд. Иногда Кунстлер и его команда работают в нашей квартире, часами прорабатывают стратегию защиты с моей матерью. Иногда мы приезжаем в его офис в Гринвич-Виллидж. На письменном столе адвоката стоит статуэтка “Давида” Микеланджело, и когда мы приходим, он из уважения к моей сестре и матери снимает свой галстук и набрасывает его на шею фигурки, чтобы прикрыть интимные части.

Кунстлер надеется убедить присяжных, что Кахане убили его из-за денежных разногласий его же сторонники, которые потом подставили моего отца. Моя мать и сама верит в эту историю — ее муж сказал ей, что он невиновен, но должно же быть хоть какое-то

объяснение убийства. Мы все втягиваемся в дело моего отца. Говорят, что на защиту Баба уже пожертвовано 163 000 долларов. Амму Ибрагим связался с Усамой бен Ладеном, и тот лично пожертвовал двадцать тысяч.

Мы снова и снова навещаем отца на Рикерс-Айленд. Я так часто вижу его в тюремном комбинезоне, что это уже окрашивает мои более ранние воспоминания. Десятки лет спустя я буду вызывать в воображении семейный обед в Клиффсайд-Парке за год или больше до ареста отца: мы все сидим за столом, и он, одетый в ярко-оранжевый комбинезон, ласково разговаривает с нами и передает мне блюдо с бараниной.

6

21 декабря 1991 года. Верховный суд Нью-Йорка, Манхэттен

В зале суда сторонники моего отца сидят по одну сторону от прохода, сторонники Кахане — по другую, словно на свадебной церемонии в церкви. Те, кто сидят ближе к проходу, уже затевали драку прямо во время судебного заседания, так что сегодня в суде присутствуют 35 офицеров полиции. Суббота. Присяжные обсуждали дело четыре дня. Они слышали, как гособвинение утверждает, что Эль-Саид Нуссар — человек, исполненный жестокости, убийца-одиночка. Они видели, как главный прокурор взял револьвер “Магнум-357”, бросил взгляд на моего отца, а потом повернулся к присяжным и произнес: “Это оружие унесло жизнь одного человека, ранило еще двоих и испугало огромное количество людей. Вынесите ему вердикт, который ясно скажет: не здесь, Нуссар, не здесь”.