Сын тумана

Хозяин старательно поклонился и побежал исполнять указания, более не смея удивляться и переспрашивать. Кортэ сплюнул, посопел, выгоняя злость до последней капли. Хлопнул вороного Сефе по шее, здороваясь. Поерзал в седле – и поехал со двора, гордо подбоченясь и сидя чуть боком, с выносом правого плеча вперед. Вион пустил коня следом, старательно копируя позу сына тумана и непрестанно улыбаясь: его назвали учеником! Не оглядываясь, Кортэ знал, что пацан-нэрриха теперь прикидывает, как бы обкорнать или сбрить волосы, на своей голове он желал воспроизвести неровный колючий ежик – точно как у учителя…

– Куда мы теперь?

– Во дворец, – хмыкнул Кортэ, пуская вороного по середине улицы резвой рысью. – Не желаю подбирать сплетни по углам. Главное помойное корыто – там.

– Резок ты сегодня, – то ли восхитился, то ли укорил Вион.

– Ты уши-то прочисть, когда это я был мягок, – удивился Кортэ, наезжая на стражу, щурясь и наблюдая, как от вороного Сефе шарахаются во все стороны. – Ш-шваль… Мне заступать дорогу. Мне!

– Ты же холоден…

– Проедусь – остыну, – усмехнулся Кортэ, но коня придержал.

Стража у ворот дворца даже и не глянула на нэрриха, опасливо убрав оружие и заранее отступив в стороны. Слуги у парадной лестницы едва смогли преодолеть страх и остаться на подобающих местах при виде «холодного» и спокойного сына тумана. Тот перекинул ногу через конскую холку и спрыгнул из седла, поправил ножны и со стуком проверил, легко ли ходит клинок. Сплюнул остатки презрения в пыль, прищурился и, глядя в парк, буркнул:

– Веди к королеве.

Ближний к рыжему сыну тумана слуга обреченно проследил, как спешивается второй нэрриха, как щелкает клинком в ножнах и старательно плюет в пыль. От увиденного слуга позеленел, по возможности быстро отвернулся от жутковато-комичного зрелища – и повел, не решаясь возражать. Было слышно, как побежал прочь посыльный, как зашуршали голоса перепуганной дворцовой стражи.

В первом зале молоденькая донья неловко рухнула в обморок – испугалась вполне по-настоящему, а растерявшийся дон её не успел подхватить. Так и стоял столбом, обреченно глядя на приближающегося нэрриха.

– Вот дерьмо, – почти светским тоном сообщил свое мнение Кортэ, задержался и пристально рассмотрел нерасторопного придворного. – Я еще позволяю себе пустую кружку так вот грохнуть – об пол… Девка не кружка, чтоб её вдребезги. Проявится у жертвы ущерб – пожалуй, женишься, ты ж порядочная сволочь, ага?

– Ага, – икнул дон.

Девица от услышанного пришла в сознание и покосилась на ужасного нэрриха с заметной благосклонностью, наспех показала локоть, намекая, что ущерб имеется – ссадина и синяк. Кортэ расхохотался, заметно улучшив настроение – и проследовал далее, выхлопывая ладонью по бедру нечто весьма военное: мелодии ему не давались, в отличие от упорядоченных маршевых ритмов. Вион взялся было украшать звучание и подсвистывать, но сразу вспомнил, что свист есть дурная примета и учителем не одобряется никогда.

– Держись меня, и лет через сорок тебя не обманет самый ушлый лавочник, – похвалил Кортэ. Глянул вперед, разобрав торопливые шаги. – Хакобо, ядовитая чернильница, вот уж верно сказал Эспада… А, ладно, я холоден и потому я мирно приветствую тебя. Королева все еще верит твоим вракам?

Лицо доверенного человека её величества чуть дернулось – и по мере сил сохранило скорбную невозмутимость. Дон Хакобо поклонился, жестом отпустил лакея и сам повел нэрриха.

– Её величества вас ожидали, но не сегодня. День сложный, обстоятельства неоднозначны, – посетовал дон.

– Наоборот, более чем однозначны и даже просты, – прорычал Кортэ, споткнулся и несколько раз вдохнул и выдохнул, успокаиваясь заново. И снова пошел вперед. – Запомни как следует: увижу или почую еще хоть одного придурка с арбалетом – разнесу дворец в пыль, до первого камня. Место-то знакомое, в первом круге туточки я прирезал эмира. А он, бедолага, даже и не был врагом мне. Ни мне, ни тем, кого я числил в друзьях.

– Ваши друзья на редкость… вспыльчивы, – осторожно упрекнул дон Хакобо. – Сперва изволят угрожать, затем не слушают намеков, после мешают исполнить даже то, что в итоге их бы устроило. Убедительно прошу и даже умоляю именем святого Хосе, вы ведь взрослый, состоятельный и набожный человек… гм. Прошу прощения, нэрриха. Выслушайте нас. Задайте вопросы. Обо всем можно уговориться, для того и дана нам богом внятная речь.

– Как же, внятная… Вам что ни дай, все изгадите. Кто в гордыне своей возмечтал выстроить башню не помыслами, а камнями обычными? Кто неба алкал без покаяния и духовной чистоты, за что и был низвергнут? – напевно вопросил Кортэ, с язвительной точностью повторяя тон и особенности речи проповедующего патора Факундо. – Истинно так: лишены речи единой и слуха внемлющего, ибо грешны. И вовек обречены искать общий язык, и вовек не обретут искомое, прозябая в разобщенности и грехе.

– Фундамент веры, пятый камень, – отметил Хакобо, покосившись на Кортэ. – Пребывание в обители изменило вас, дон Кортэ.

– Во-во, важное напомнил, ловко польстил, – кивнул Кортэ и продолжил деловито: – Патор здесь?