Сын тумана

– Он был слишком пьян, чтобы связно и логично лгать, увы. Он и правду излагал невнятно, рвал нелепыми кусками, повторяя, выкрикивая чужие слова. Некто весьма влиятельный, повторю – весьма, предоставил королю доказательства самых неприглядных отношений между его супругой и нэрриха Вионом. Как я понял, имелись исключительно откровенные письма, и почерк не вызывал сомнений. Кроме того, в письмах к иному нэрриха, Оллэ, означенный Вион обсуждал свое возросшее влияние в Эндэре, в мерзком свете он упоминал ничтожность власти соправителя, его величества Бертрана Барсанского. Сверх того указывал, что связь с сыном ветра приятна и удобна для людей высокого положения, поскольку наверняка бездетна… а опыт нэрриха велик не только в обращении с оружием. Дон Эппе был вне себя, мы едва смогли унять его, когда способность таить хозяйские секреты у этого пса иссякла. Он не смолчал о том, что слухи и обиды копятся давно, что вызрели намерения. Не без повода: Вион заявлял в письмах о готовности оказать поддержку браку моей сестры и племянника его величества Бертрана, себя же называл новым герцогом Барсанским. Это стало последней каплей, его величество усмотрел прямую угрозу целостности страны и своим исконным землям. Ведь, как известно, юг всегда предпочитал нападать именно на окраины владений Барсы. Некоторое время его величество колебался и не желал принимать крайних мер. Как утверждал Эспада, сам он отчаянно сопротивлялся происходящему… по мере возможного для королевского пса. Но не смог доказать ложности обвинений. По причине своего упрямства, увы, он попал под прямое подозрение, уличенный в приязни к плясунье, отчего лишился доверия и милости покровителя. Дон Эппе располагал определенными средствами и связями, репутацией и клинком. Так или иначе сочетая свои возможности, он смог выяснить, что его величество получил тайное послание от маджестика, принял поддержку островов и позволил себе подать некие надежды посреднику из Галатора в отношении возможности своего брака с герцогиней Анной Торнкем. Вы можете снова пригрозить мне казнью, ваше величество, но я исключительно точно и без малейших домыслов повторяю то, что слышал. Вы можете снова приказать казнить дона Эппе, но сказанное им не будет обезврежено топором палача.

Изабелла плотнее сжала губы и промолчала. Патор едва слышно шепнул несколько слов, испрашивая у Мастера мудрости и терпения всем присутствующим. Покачал головой и нехотя выговорил, глядя на Изабеллу:

– Когда мне третий раз за месяц сообщили, что королева не узнает придворных и ум её в смятении, я решился и говорил с вашим секретарем. Он был убедителен, сперва все отрицал, затем плакал и каялся, излагая куда худшие подробности относительно подлинной глубины, как он выразился, горячки, сопутствующей вынашиванию ребенка. В день нашей беседы о судьбе Зоэ вы мало походили на себя, дурно выглядели и едва сдерживали то гнев, то слезы. Вечером со мной пожелал беседовать его величество. Он боялся за ваш рассудок, за ребенка, которого вы носите под сердцем… Срок еще не велик и впереди много… угроз. Король просил убедить вас поехать на отдых. Хотя бы недолгий, но непременно в обитель, подальше от столицы с её дворцовым непокоем.

Снова струна тишины натянулась туго и опасно. Абу вздохнул, позвенел склянками, занимая руки и отвлекая всех на себя. Продолжил рассказ, утверждая, что после откровений дона Эппе не действовать стало невозможно. Эспада не мог ни убедить короля, ни обезопасить королеву, зато прекрасно ездил верхом и знал город лучше, чем кто угодно иной. Он забрал коня, так кстати подаренного южанином Зоэ, и помчался искать плясунью, ведь присланное вино намекало отчетливо: она в беде. Альба намеревался проводить мирзу Абу до королевских покоев, но обоих отвлекла суета вокруг баронессы де Виль, умирающей от внезапного приступа удушья. Как оказалось, причиной была отрава в отдушке её веера. Разобравшись с бедой, Абу и нэрриха все же добились права быть принятыми королевой. Но, увы, потеряли немало драгоценного времени…

Изабелла выглядела болезненной, слушала неохотно и невнимательно. Иногда впадала в сонное безразличие. Абу заподозрил действие «Поцелуя ночи», редкого состава, изготавливаемого из растущей на юге, далеко за проливом, травы. Порошок был удобен тем, что легко подмешивался в масло для лампад, не давал запаха и не имел цвета. Действовал он медленно и мог бы считаться безупречным средством устранения врагов, однако применялся редко не по причине отложенности результата, а скорее из-за своей малой надежности: одним он подтачивал рассудок, иные же постепенно привыкали – и оставались в уме, пусть при этом выглядели болезненно, раздраженно. Была у порошка еще одна неприятная особенность. И она проявилась сполна, когда королева дослушала до худшего и отказалась верить, придя в крайнее раздражение.