Сын утешения

Трамвай промчался с трелью звонкой

Как раз у ближнего угла.

«А в этом доме я девчонкой, —

Вдруг вспомнила она, – жила!..»

И – словно яркий луч мгновенно

Ей память высветил до дна:

Да так, что прямо через стены

Даль детства сделалась видна!

Снег… смех… Рождественская елка…

Повсюду дамы, господа…

И – маски зайцев, белок, волка,

Совсем не страшного тогда!

На елках людям не до страха —

Всем было весело!.. Но тут

Отец с почтеньем ввел монаха,

Как тот сказал – на пять минут.

Взгляд – словно с ангельского лика

(Знать, так душа была чиста).

Он всех от мала до велика

Поздравил с Рождеством Христа.

Затих смущенно шум веселья,

И только слышалось вокруг:

«Смотри, монах!» «Да что здесь – келья?»

«Это же Старец!» «Как – сам, вдруг?!»

«Кто он такой, скажите, право, —

Я тут случайно приглашен!»

«Отец-утешитель Варнава!»

«И чем же утешает он?»

«Всем – и молитвой, и советом,

Как среди мира жить сего,

На жизненный вопрос – ответом.

Да разве перечесть всего?»

«Сам государь к нему недавно

В скит Гефсиманский приходил!

А уж народ туда подавно

Давно дорогу проторил!»

Все гости с радостью немалой

Взирали в трепете святом

На старца в рясе обветшалой,

С наперсным золотым крестом.

А тот – спеша, как обещался,

Покинуть вскоре этот зал,

Людей благословлял, прощался

И каждому совет давал.

Седой, уставший от дороги

И долгих многотрудных лет,

С трудом передвигал он ноги,

Хотя в глазах был бодрый свет.

Так он дошел до елки самой,

Теснимый множеством людей,

И оказался рядом с мамой,

А после мамы – перед ней.

Она была тогда «снежинкой»,

И батюшки Варнавы взгляд

С веселой, радостной лучинкой

Одобрил тот ее наряд.

Но тут же старец стал серьезным,

Как будто вдруг увидел то,

Что показалось ему грозным

И больше не видал никто.

Он поднял голову и ясно

Сказал, чтоб слышно было всем:

«Мы думаем, что все прекрасно

И правильно, а между тем

Грядут великие лишенья

И поругания святынь:

Повсюду скорби, кровь, мученья,

Куда лишь только взор ни кинь!..

Но – жив Господь! Когда уж станет

Терпеть совсем невмоготу,

Народ как ото сна воспрянет

И возвратится ко Христу!

В конце духовной этой драмы,

Хотя и не на много лет,

Восстанут из развалин храмы —

Перед концом придет рассвет!»

Сказал все это он, оставив

В недоумении гостей,

И, белый бантик ей поправив,

Стал обращаться только к ней.

«Когда найдет на город ночка

Средь бела дня, – он ей сказал, —

То, не раздумывая, дочка,

Беги скорее на вокзал!»

«Какой вокзал? – она спросила. —

И разве днем бывает ночь?»

«Да, здесь пойдет на силу – сила.

Но ты беги отсюда прочь!

Спасешь себя и своих деток!» —

Он с лаской на нее взглянул

И, улыбнувшись, напоследок

Тихонько на ухо шепнул:

«Ты вырастешь и все припомнишь…

И как случится что в судьбе,

Скорей зови меня на помощь,

Я буду помогать тебе!»

Она смотрела с удивленьем,

Не понимая ничего,

С обычным детским нетерпеньем —

Ведь было ей лет пять всего…

Да-да, тогда ей точно было

Немногим более пяти.

А надо ж – правда, не забыла,

Само вдруг вспомнилось в пути!

Глава 4. Два Варнавы

В Выксе при первой же возможности я отправился в большую светлую церковь, где исповедовался, причастился и благословился на пребывание в сем граде у настоятеля (который оказался еще и отцом благочинным) протоиерея Геннадия Колоколова.

Судя по фамилии, батюшка был из священнического рода. Раньше в семинариях часто давали соответствующие церковному сану фамилии: Рождественский, Преображенский, Успенский, Фаворский, Покровский… Отец Геннадий как будто сошел с пожелтевших фотографий царских времен, и в нем удивительным образом сочетались редкостная обстоятельность с живостью характера. К этому еще можно прибавить очень добрый, даже ласковый взгляд, сразу располагающий к себе.

Он с благодарностью принял от меня в подарок мои недавно изданные книги и сам в свою очередь стал показывать снимки, сделанные, судя по датам, совсем недавно. На них можно было увидеть, каким был храм до восстановления. Даже не верилось, что за совсем короткое время батюшке удалось поднять церковь из руин до такого благолепия! Но тут произошло то, что сразу развеяло все мои сомнения. За воротами церковной ограды показался цементовоз. Протоиерей, оборвав себя на полуслове, вдруг сорвался с места, выбежал на улицу и, став посреди дороги с риском для жизни, остановил машину.

– Отец родной! Стой! Не дави! – послышался его голос. – Грех-то, грех какой будет! Вовек не отмолишь! Лучше сотвори благое дело! Мне как раз цемент для воскресной школы нужен! Подай, благодетель! Твое начальство от этого не обеднеет! А мы за тебя с детьми молиться будем! Молитва детская, она знаешь какая – до небес доходит!

– Да слышал, слышал! – смеясь, ответил водитель. – И от покойной бабушки, и от вас! Вы ведь меня уже, наверное, десятый раз останавливаете!

Погасив улыбку, он выполнил просьбу священника, который тут же показал, куда выливать бетон, и отдал деловитые распоряжения работавшим там людям.