Сын Валленрода

— Со вчерашнего дня у нас новый начальник, — сказала она. — День был очень тревожный. Мы боимся. До сих пор все были свои: врачи, военнопленные, ну и мы, по вольному найму. Теперь вдруг кто-то со стороны. Бог знает, кто такой. Говорят, был главврачом в Славуте. Недавно освобожден из лагеря, но сюда приехал на машине Борбе. Его ставленник. Собирается вводить новые порядки. Конечно, нововведения необходимы, только смотря какие. Уже приказал выделить один барак специально для сыпнотифозных. В сущности, это хорошо, но никто туда не имеет доступа. Понимай как хочешь. Велел установить вокруг дощечки с надписями: «Зона заражения тифом» — и предупредил, что выдаст в руки оберартца каждого, кто осмелится нарушить запрет. Врачи опасаются, как бы он там не устроил душегубки. Есть подозрения, что Борбе получил какие-то секретные инструкции от гестапо и хочет воспользоваться им, как исполнителем. Его рекомендовал оберартцу бургомистр Гиляс, законченный мерзавец. Выслуживается перед немцами. Извини меня, — спохватилась Люся. — Я имела в виду гестапо.

Станислав весь обратился в слух. Он догадывался, о ком разговор.

— Как зовут этого врача?

— Федор Федорович Леонов. Говорят, получил самые широкие полномочия от Борбе. Является официальным его заместителем. Недавно оперировал какого-то гауптмана и спас его в безнадежном состоянии. Отсюда и внезапное повышение.

— Твои врачи убеждены, что имеются какие-то специальные инструкции гестапо?

— Не знаю. Они так полагают. Особенно настораживает всех самоуверенность доктора Леонова. Значит, у него есть основания. А ведь вы отнюдь не заинтересованы в сокращении смертности среди пленных. Скорее наоборот. Сам видишь, как с ними обращаются. Ты странное исключение. — Люся покраснела. — Я не украинка, не русская, но испытываю огромное уважение к этим людям. Помогаю им от чистого сердца. Ведь они жертвуют собой во имя родины. А вы обращаетесь с ними, как с преступниками.

Люся спохватилась, что, пожалуй, наговорила лишнего, чмокнула его в щеку. Притворная нежность. Подозрения в адрес Леонова глубоко задели Станислава. Он не знал, что думать об этом. Ведь он был в здешних краях чужаком и предпочитал полагаться на интуицию тех людей, которые лучше разбирались в местных делах. Тем не менее все это представлялось ему маловероятным. Гросслазарет был подчинен командованию вермахта, гестапо тут не пользовалось особыми правами. Кроме того, доктор Леонов в такой роли… Попросту гипертрофированная подозрительность, присущая людям, которые не уверены в своем завтрашнем дне. Наконец, одному богу известно, не намеренно ли создает Федор Федорович вокруг себя именно такую атмосферу, чтобы ради каких-то, лишь ему известных целей укрепить свои жизненные позиции в глазах немцев. Поэтому не следовало рассеивать ничьих заблуждений. В лужах, мимо которых они проходили, отражались их темные фигуры. Он в немецкой солдатской шинели, она в кургузом, потертом пальтишке.

— Будь осторожнее. Много говоришь.

Она ответила, что ее главным образом волнует судьба пленных, поскольку за себя ей бояться нечего. Потом вдруг остановилась и повернулась к нему лицом.

— Я не знаю… Может, нам не надо встречаться.

— Почему?

— Ты немец…

— Это тебе давно известно.

— Да. Но все думают, что однажды тебе придется… Ты вооружен. Побеги не могут продолжаться до бесконечности. Промахнешься еще раз-другой. А потом ненароком вспомнишь о матери, майоре фон Граффе, о фронте, подумаешь — стоит ли рисковать, если тут можно отсидеться. И тогда… сам понимаешь, — она отпрянула, дрожа всем телом. — Я не смогу. Я пошла с тобой, услыхав, что ты не такой, как другие. И это правда. Но здесь нельзя быть другим. Нельзя не убивать. А я не хочу услышать от тебя, что другого выхода не было. Знаю, что когда-нибудь скажешь: «Роковой выстрел… зачем этот человек убегал?» — Она отступала все дальше, не замечая, что ноги ее тонут в грязи. Станислав взял девушку за руку, она дрожала, как в лихорадке.

— Что ты говоришь, Люся? Это был бы мой предпоследний выстрел. Затем я выстрелил бы вот сюда. — Он ткнул себя большим пальцем под подбородок. — Клянусь тебе.

Она с минуту смотрела на него, не понимая этого жеста. И вдруг поняла. Глаза ее широко раскрылись, в них отразился испуг. Она испугалась за него. С плачем бросилась ему на шею. Руки их сплелись, поцелуи были горьки от слез и горячи. Он подхватил ее на руки и поднял высоко над землей. Девушка крепко обняла его за шею. Унося ее на руках, он чувствовал, как ветки с сухими листьями хлещут его по лицу. Потом, запутавшись в каких-то ползучих растениях, Станислав упал. А когда прикоснулся к ней, ему показалось, что окружавший их жухлый кустарник вдруг полыхнул жарким пламенем.