Сын вождя

— Я тоже все время думаю о тебе, — сказал он.

Льеф наклонился и поцеловал его.

— Спасибо, — шепнул Кадан в приоткрытые губы северянина. — Но мне не стоит носить его, Льеф. Даже плащ…

— Если кто-то захочет отобрать, скажи — я отрублю ему руки. Так и будет, Кадан. Такова воля богов и их наказание тому, кто ворует чужую судьбу.

Кадан кивнул, хотя и сомневался, что угроза поможет, если прозвучит из его уст.

Однако же ничего плохого в самом деле не произошло. Многие заметили браслет, но никто не решился подойти к Кадану — ни для того, чтобы отнять, ни для того, чтобы задать вопрос. Только вечером он уловил шепоток:

— Вот так так… чужеземное заклятье сильно…

Дни тянулись за днями, и ночь за ночью становилась короче. Солнце все дольше задерживалось на небосводе, и все явственнее видел каждый, что зима повернулась к весне. Уже потекли первые ручьи, раскололся лед на реке, и как-то утром, когда Кадан поднялся и собирался уже отправиться на мельницу, вопреки любым обычаям Льеф с мечом на поясе и луком за спиной показался в пристройке для рабов и окликнул его.

Кадан замер, удивленный и испуганный тем, что у других рабов появится теперь новый повод для сплетен, но Льеф сказал только:

— Надень плащ, возьми все, что нужно — мы уезжаем в город, когда солнце взойдет.

Кадан торопливо кивнул. Ему нечего было взять с собой — все, что имел, он носил на себе. Льеф скрылся, но через несколько минут Кадан нагнал его. Северянин сидел в седле.

Льеф протянул руку и, когда Кадан протянул свою в ответ, легко забросил его на излучину, а затем ударил коня по бокам, и тот припустил в галоп.

Сердце Кадана пустилось вскачь — от близости тела Льефа, от быстрой езды, от которой он давно уже отвык, от ветра, бьющего в лицо.

— Куда мы едем? — спросил он, чуть поворачиваясь к Льефу и плотнее вжимаясь в него, чтобы не упасть.

— Пока на ярмарку, — сказал Льеф.

— А потом?

Льеф не стал отвечать.

Северяне торговали со всеми землями, в которых грабили амбары и увозили добычу — и с некоторыми еще.

В земли запада продавали меха, в восточные — оружие, и всюду — воинское искусство. Продавали пушнину, шкуры и коней, сыр и пиво, то, что собирали в лесах, особенно мед и воск. Выставляли на продажу и морской улов, в том числе рыбу и моржовую кость, а еще лен и мотыги с косами, посуду. Рабов. Украшения, вещи для ухода за собой — костяные и деревянные гребни, пинцеты, палочки из серебра для чистки ушей, притирания, масла и мази, оружие и краску для глаз.

В Халлсейри — главной торговой ярмарке севера — продавали саамам сало и масло, а в обмен получали оленью кожу, разные меха, птичьи перья, китовый ус и корабельный канат из моржовой кожи.

За серебро покупали ткани и новые для них товары из южных стран: статуэтки и украшения из драгоценных минералов, часто в восточном стиле, драгоценные материи, сотканные франками.

Другой торговый город назывался Луид и располагался на полуострове Сионе. Его защищали деревянные стены.

Корабли из Сканера и Халлсейри привозили на север пшеницу, солод и мед, а обратно везли рыбу.

Для горожан торговля стала основным занятием, но они же были и воинами. Сами управляли судами, запасались оружием и нанимали дружину, и нередко отбивали атаки викингов.

А северные вожди наряжались с такой роскошью, какой трудно было ожидать от столь диких и жестоких воинов.

Кадан за всю зиму не видел столько людей. Все толкались, кричали, тут и там слышалась неразборчивая смесь говоров и языков.

Льеф прижимал его к себе и не отпускал весь день, как будто Кадана могли украсть.

— Так и есть, — сказал Льеф, когда Кадан задал этот вопрос. — Ты слишком красив. Наверняка найдутся охотники на тебя.

Кадан покраснел.

— Льеф, я же не девушка, чтобы все разом меня возжелали, — попытался образумить викинга он, но Льеф не стал слушать его слов.

В одной из лавок он выменял Кадану рубашку из вадмала*, вышитую по рукавам, и куртку без рукавов из кожи оленя, подбитую мехом лисы.

В другой нашел пару сапог — всю зиму Кадан проходил в шерстяных обмотках и старых, прохудившихся башмаках.

Уже позднее, когда они выбрались с людных улиц, Льеф сам надел их на него. Кадан зачарованно смотрел на северянина, замершего у его ног.

— Мне нравится касаться тебя, — признался Льеф, немного смущенный этим взглядом, — не могу себе отказать.

Кадан закусил губу. Ему не терпелось остаться с Льефом вдвоем.

Эта поездка подействовала на него как свежий ветер, ворвавшийся в замшелую избу, прогнала все горестные мысли и воспоминания из головы. И только на краю сознания теплилось понимание того, что вечером — сегодня или завтра — ему снова предстоит вернуться в рабский дом, где опять будут говорить о нем и о его сапогах.

Они, однако, обошли еще несколько лавок и покинули город лишь за несколько часов до темноты — но выехали не на восток, откуда приехали, а на запад, по тракту, пронизавшему город насквозь.

Кадан не задавал вопросов, пока Льеф не остановил коня и, спешившись, не принялся разжигать костер.

— Расстели и проследи за огнем, — сказал он, когда тот наконец запылал, и указал Кадану на сверток, прикрепленный к боку коня.