Сыновья

— Всем бы повесить такие листки у себя на стенке. Это зеркало, в котором многие могут себя узнать… Да, так оно и есть, мама, Разве все это и для нашего времени не верно, слово в слово? Нет, что я говорю! В наше время все в тысячу раз ужаснее!

Фрида Брентен встала. С минуту стояла в нерешительности. Она хотела ответить, но не нашла нужных слов. Молча пошла она в кухню. Но оттуда крикнула:

— Скажи мне только, что мы тут можем изменить, что наш брат может сделать?

— Ого! — звонко откликнулся Вальтер. — Мы многое можем сделать, мама! Только захотеть надо. Понимаешь — захотеть! Возмутиться должны мы!

Из кухни не доносилось ни звука. Довольно долго. Но вот Вальтер услышал тихий, молящий голос матери:

— Сынок мой, смотри не навлеки на себя несчастья.

III

И во время болезни Вальтер посещал вечерние занятия кружка у доктора Эйперта. Несколько кружковцев объединились и составили группу, которую возглавил Фитэ Петер. Группа поставила перед собой задачу применять полученные теоретические знания в своей политической работе. Молодые люди связались с такими же группами в Бремене, Киле и, прежде всего, в Берлине. Фитэ добывал нелегальную литературу, — газеты «Лейпцигер фольксцайтунг» или «Бремер арбайтерцайтунг», а иногда и «Письма Спартака». В будни, после работы, и по воскресеньям группа собиралась у кого-нибудь на дому. Молодые люди размножали «Письма Спартака», писали адреса, сочиняли письма солдатам и посылали их на фронт, с вымышленными именами и адресами отправителей. Эрих Эндерлайт, тоже вошедший в группу, с совершенно серьезным видом уверял Вальтера, что доктор Эйперт понятия не имеет об их группе и ее деятельности. И Вальтер отвечал ему, что это совершенно правильно: столь уважаемого ученого нельзя подвергать опасности.

Случалось, что среди работы по отправке писем на фронт, или других дел, Фитэ прочитывал вслух последнее из «Писем Спартака» или какую-либо принципиальную политическую статью из «Бремер арбайтерцайтунг», и тогда они обсуждали затронутые в письме или статье проблемы. Так, группа, занимаясь нелегальной деятельностью, не запускала и идеологической работы. Возникающие неясности сразу же разрешались. Лишь долгие месяцы спустя после ареста Карла Либкнехта и после приговора друзьям удалось прочесть мужественное заявление Либкнехта на суде. День, когда они отправили на фронт письма с этим заявлением, был для них большим днем. А Вальтер принял как руководство к действию гордые слова революционного признания Либкнехта:

«Как социалист, я принципиальный противник не только данной войны, но всей существующей милитаристической системы; я всегда, по мере сил, поддерживал борьбу против милитаризма, считаю ее исключительно важной задачей, вопросом жизни для рабочего класса всех стран».

Только дурак не понимал, что так называемый гражданский мир, осадное положение, аресты, тюрьмы не способны приостановить проявлений недовольства в стране, больше того, — усиливающихся революционных настроений среди рабочих. Голодные бунты, стачки — все это были явные признаки усталости от войны и жажды мира, захватывающие все более широкие слои населения. Даже на заводе Лессера, куда некоторое время не попадала революционная литература, рабочие требовали ее. Не хватало революционной организации; отдельные революционные группы были слишком слабы, чтобы парализовать влияние вожаков социал-демократии и профессиональных союзов. А те только и делали, что призывали рабочих к терпению, и рука об руку с кайзеровскими военными властями старались подавить революционную оппозицию. Когда друзья, видя такое неравенство сил, готовы были прийти в уныние, Фитэ вселял в них мужество, в страстных речах рисовал перед ними картину, как в один прекрасный день «богатырь-пролетариат» проснется ото сна, навеянного социал-демократией, разорвет сковавшие его цепи, освободится сам и освободит весь народ, всю нацию, попавшую в неволю к империалистическим фабрикантам войн и денежным мешкам.

Кружок, работавший под руководством доктора Эйперта, получив третье «Письмо Спартака», в котором были выдержки из протокола судебного процесса против Карла Либкнехта, организовал нелегальное молодежное собрание в Альтоне. На нем Фитэ зачитал несколько мест из этого письма.

На собрание пришло не очень много молодых рабочих, с полсотни, не больше. Они сидели среди голых стен неприветливой комнаты какого-то трактира, и только по глазам, горевшим на изможденных лицах с бескровными губами, было видно, как эти люди изголодались по жизни, истомились по надежде. Подавшись всем корпусом вперед, с полуоткрытым ртом смотрели они на Фитэ, читающего звонким, протестующим голосом речь Карла Либкнехта на суде: