Сыны Всевышнего (СИ)

– Знаешь, а ты правильно бороду отрастил, – похвалил он снисходительно. – Раньше, когда ты улыбался, у тебя появлялись совершенно очаровательные ямочки на щеках. А это явно лишнее для твоего брутального образа. Теперь – другое дело…

– Каждый раз забываю, что ты не тот, кем кажешься, – с ухмылкой ответил Панарин, мягко отстраняя жену и садясь за стол. – Надо будет попросить у того безумного художника парочку портретов дона Висенте, чтоб перед глазами всегда более адекватный образ был. Солнышко, сделай мне чаю, пожалуйста, и ступай, постель убери, – ласково обернулся он к супруге.

– Не пытайся вывести меня из себя, Пана-а-арин, – издевательски протянул Роман. – Меня это уже не трогает. Викентий Сигизмундович какие-то проводки закоротил у меня в голове и дон Висенте для меня теперь такой же персонаж, как и для всех прочих. – Он откинулся на спинку стула и смерил Панарина холодным оценивающим взглядом. – Предлагаю договор, – произнёс он, как только Ксюша покинула кухню. Совсем другим тоном произнёс и даже голосом совсем другим – далеко не мальчишеским – таким, что холод пробегал по позвоночнику от его звучания.

– Давно ждал от тебя чего-то в этом духе, – подвигая к себе вазочку с конфетами, усмехнулся доктор. – Уверен, ты предложишь что-нибудь такое, от чего я не смогу отказаться…

– Само собой, – нежно заверил его Роман. – Суть предлагаемого мною договора в следующем: официальным опекуном твоей жены я назначаю Руднева и честно самоустраняюсь из её жизни. А ты в свою очередь перестаёшь мне хамить – обрати особое внимание на этот пункт контракта – и мы с тобой конструктивно и плодотворно сотрудничаем в дальнейшем. Имей в виду – я чувствую каждого, кто со мной связан. Так что не настолько я в тебе теперь и заинтересован – оцени широту моего жеста…

– Когда мы говорили с тобой в последний раз, ты не мог видеть связей, – аккуратно складывая гармошкой фантик, напомнил ему Панарин.

– Я не сказал, что вижу – я чувствую. И я никогда не останавливаюсь на достигнутом, Евгений Алексеич. Я очень жадный – в плане знаний и умений. Поэтому я сказал себе: раз Панарин может, смогу и я. Тем более что мне нужнее…

– А что это были за жалкие попытки унизить мой мужественный образ в глазах общественности? – улыбнулся вдруг Женечка вполне миролюбиво.

– Ты по поводу ямочек на щеках? Копался как-то в рудневских воспоминаниях, вот и полюбовался, – пренебрежительно махнул рукой Роман. – Кстати, длинные волосы тебе очень шли. Из тебя бы вышел отличный романтический герой – со шпагой, на коне, всё такое прочее…

– Ты залез в рудичкины воспоминания? Как же он такое допустил? – развеселился Панарин.

– Он меня крепко отделал тогда. Можешь не сомневаться. Но увидел я предостаточно…

Их с таким трудом налаженную мирную беседу прервала звонкая трель дверного звонка. Панарин нехотя поднялся, с сожалением глянул на Романа и пошёл в прихожую, откуда раздались приветственные возгласы, шуршание снимаемой куртки – сердце Романа от этих звуков внезапно забилось сильнее.

– Шойфет! – на пороге кухни возник обеспокоенный Бергер. – Как ты? – он быстро подошёл, взялся за голову Романа обеими руками. – Болит? – сочувственно спросил он, проводя ладонью по волосам.

– Раскалывается, – внезапно охрипшим голосом признался Роман.

– Бедный… – Кирилл порывисто прижал его к себе. – Сейчас домой поедем.

Роману показалось, что он разом избавился от тяжкого груза. Он обхватил Кирилла за талию, уткнувшись лицом в знакомый серый свитер с оленями, и даже не стал прислушиваться к доносившемуся из прихожей разговору на повышенных тонах, который вели меж собою Панарин и Руднев. Он был уверен, что старые друзья не поссорятся. Как там говорится – милые бранятся, только тешатся?.. Ну, точно – вот уже и смеются. Значит, скоро Руднев сможет отвезти их с Кириллом домой. И впереди у них ещё целый день – воскресенье ведь…

====== Глава 125. Экспертное заключение ======

– Всё, Кеш. Я, правда, больше не могу. – Николай Николаевич, выразительно скривившись, отвернулся и защитным жестом выставил перед собой слегка дрожащие от слабости ладони. – Меня стошнит сейчас прямо на тебя, если ты не прекратишь запихивать в меня эту кашу!

– Фу, Коля! – весело воскликнул Викентий Сигизмундович. – К чему такой натурализм? – Но тарелку отставил. Заботливо стёр салфеткой след от овсянки на аверинской щеке, оставленный, когда тот старательно уворачивался от зажатой в безжалостной руке Радзинского ложки. – Надеюсь, морс ты не откажешься выпить? Клюквенный.

– Давай свой морс, – вздохнул Аверин. – М-м-м, Кеша! Ну почему он тёплый?!..

– Ты серьёзно спрашиваешь? – вкрадчиво поинтересовался Радзинский. – Пей, давай!

Пока Николай Николаевич со страдальческим выражением на лице глотал кислую жидкость, Радзинский отнёс на кухню посуду и, неслышно вернувшись в спальню, снова присел на аверинскую постель.

– Ну что? Полежишь тут тихо, пока я обед буду готовить? – Рука Радзинского ласково скользнула по взъерошенным аверинским волосам, приглаживая их и убирая с его бледного и – слава Богу! – прохладного лба мягкие седые пряди.