После ухода Руднева Роман упал на кровать лицом в подушку, и некоторое время лежал так, не шевелясь. Слабый запах лаванды от наволочки успокаивал, напоминал ему, что он дома, привязывал его, как якорь, к обыденной реальности, в которой нет злых и коварных магов, и ничего потустороннего, где он просто мальчик Рома – предмет неустанной заботы своей мамы. «Значит, так бывает. Значит, можно лишиться магии. Не важно, как. Но это возможно», – крутилось у него в голове. Всё-таки Рудневу удалось здорово его напугать. Стать обычным человеком Роман не хотел. Наоборот, всеми фибрами своей души он желал, чтобы сила его стала безграничной. Но этот рудневский приятель – он тоже этого хотел. Сначала. А потом вдруг не захотел ничего. Странно как-то. И страшно. Может, к лучшему, что ливановский телефон безвозвратно утрачен? До Романа только сейчас по-настоящему дошло, что именно сказал ему Радзинский: «Ты двигался в правильном направлении»… Так, может, Руднев прав? Может его умело и ненавязчиво направляют? Дёргают за ниточки и веселятся от души – кукловоды чёртовы! С другой стороны, всё – начиная со снов, и заканчивая обретением Ключа (о, Боже, это надо будет ещё осмыслить!) – не могло быть сплошной фальсификацией. Роман был абсолютно уверен, что Карта нашла бы его помимо всех этих обстоятельств. Он чувствовал свою связь с этой вещью, идущую из действительного, а не придуманного кем-то прошлого (если бы только получилось вспомнить!). А, значит, он всё равно проделал бы этот путь, независимо от того, одобряет это Радзинский или нет. Если случайно оказалось, что им по пути, ну что ж – такова судьба! А раз так, то на Руднева Роман обиделся. Не доверять ему?! Считать его настолько слабоумным, что серьёзно беспокоиться насчёт его экспериментов? Угрожать? Можно подумать, Роман не добровольно и не сознательно выбрал Руднева в качестве наставника!
Да, разумеется, между тем, чему учил его Андрей Константинович, и тем, к чему вела его Карта, было очевидное, заметное невооружённым глазом, противоречие. Но Роман был так уникально устроен, что его это нисколько не смущало. Он искренне верил, что можно отбросить всё «словесное», идейное и, как ему казалось – наносное и останется некая универсальная основа, метод, который позволит ему получить желаемое. В его мире не было добра и зла – только сила. А сила не может быть ни хорошей, ни плохой, но её все видят и все ей покоряются.