Сыны Всевышнего (СИ)

Проваливаясь навстречу жадной тьме, Кирилл ощущал дикий, животный страх, но почему-то не за себя, а за кого-то, как ему казалось, беззащитного и бесконечно дорогого. Омерзительные лапы хватали, опутывали, тянули его в отвратительное чавкающее болото, от смрадных испарений которого к горлу подкатывала тошнота. Содрогаясь от обращённых на него алчных взглядов нечеловеческих красных глаз, горящих в темноте, Кирилл понимал, что это последнее, что он в своей жизни видит. Что для этих жутких тварей он просто источник энергии – они выпьют его жизненную силу и его сознание, и тогда его не станет. Но он практически не сопротивлялся – надеялся, что это спасёт жизнь тому, другому. И он покорно умирал.

А потом начинались его скитания. Кирилл не задумывался о том, почему он снова жив. Он просто брёл по чёрной, как уголь земле – голой и бесплодной, тускло светившейся в темноте то багровыми, то лиловыми всполохами. А над головой – ни проблеска света. Только километры черноты.

По этому миру Кирилл блуждал часами. Хотя казалось, что годами, настолько это выматывало и морально и физически. Сама атмосфера там была настолько плотной и вязкой, что продвигаться вперёд можно было только с огромным усилием, как если бы приходилось идти по колено в жидкой грязи. Средоточием этого мира была дыра – жуткий провал, излучающий силу настолько враждебную всему человеческому, всему живому, что он никак не мог к нему приблизиться – его выталкивало оттуда, как пузырёк воздуха на поверхность океана. Но Кирилл не мог позволить себе сдаться. Мысль о том, что дорогой ему человек находится там, внизу, придавала ему такую силу, что, сконцентрировавшись, он обращался в сгусток чистой энергии и, как молния, пронзал пространство, отделяющее его от следующего слоя.

Он сразу видел его: того, за кем сюда спустился. Человек, который лежал перед ним на земле, больше походил на истерзанную тряпичную куклу – в жалких лохмотьях вместо одежды, весь как будто изломанный и растоптанный, с лицом, весьма отдалённо напоминавшим человеческое. Он, наверное, мог лежать так целую вечность, но в какой-то момент незнакомец (а вместе с ним и Кирилл) вдруг понимал, что в этом страшном мире он не один. Что вокруг лежат – раздавленные и лишённые всякой надежды – другие страдальцы. И далеко не все из них считают свои мучения заслуженными. Их истерические попытки освободиться от чудовищного давления инфернальной материальности только усиливали их терзания. Они кричали, не в состоянии остановиться, и тогда вырывавшееся из бездны пламя безжалостно пожирало их.

Смотреть на это было невыносимо. Сострадание, подобно раскалённому пруту, пронзало сердце этого человека – Кирилл непостижимым образом чувствовал это. Незнакомец с ужасом осознавал, что видеть чужую боль несравненно страшнее, чем мучиться самому. Он в панике хотел бы отгородиться от этого знания, не пустить его в себя, но оно холодной змеёй проскальзывало внутрь, заставляя содрогаться от непрекращающихся воплей. Теряя контроль над собой, и с беспощадной ясностью замечая, как сознание неотвратимо затапливает безумие, он в отчаянии дёргался и в ту же секунду ощущал яростные прикосновения палящего огня. Крик, исторгавшийся из его груди в этот момент, был таким нечеловечески страшным, что у Кирилла волосы вставали дыбом. Он сам готов был закричать, но не мог издать ни звука. А несчастный страдалец всё проваливался и проваливался в пылающую бездну, бесконечно устремляясь к несравненно более жуткому нечто, равнодушно поджидающему очередную жертву.

Дальнейшее было так ужасно, что, просыпаясь, Кирилл не мог вспомнить ни одной подробности. Наверное в этот момент Николай Николаевич и слышал его леденящий душу крик, потому что Кирилл чувствовал, как кто-то хватал его за руку, и осторожно поднимал оттуда к безмятежной солнечной реальности, обратно – в тихую келью с пахнущими смолой бревенчатыми стенами.

Кирилл твёрдо решил разобраться со своими видениями. И начать он решил с книги: что же он прочёл в ней такого, что со всех ног ринулся какого-то незнакомца спасать?

Кириллу никогда не составляло труда вернуться в тот сон, который был ему нужен. И побродить там, рассматривая подробности. А порой, и изменить что-нибудь. Но в данном конкретном случае поправить ничего было нельзя – Кирилл ясно понимал, что это прошлое, которое уже не изменишь.

И вот Кирилл снова в саду. И снова у него на коленях лежит громоздкая тяжёлая книга. Текст на латыни. Причём на средневековой зубодробительной латыни, в которой нет уже классической простоты и ясности.

«Какой-то ботанический справочник», – решил Кирилл. На каждой странице имелись иллюстрации, во всех подробностях изображающие растения – с корнями, цветами, плодами и семенами. Даже во сне Кирилл подавился смешком: «Всё-таки я ботаник – Шойфет в точку попал».