Но подождите минутку! Гены столь малы, что сам процесс исследования нарушает их структуру. Излучения, с помощью которых детально исследуют гамету — а ведь о ее хромосомах надо получить исчерпывающее представление! — породят целый шквал мутаций. Словом, того, что вы изучали, больше не существует. Вы изменили его — а может быть, и убили.
Значит, приходится вернуться к наиболее тонкому и вместе с тем самому мощному инструменту исследователя — к выводам. Вы помните, что единственная клетка производит в мужских гонадах две группы гамет, хромосомные структуры которых дополняют друг друга. Женские производители крупнее, мужские — подвижнее. По этому признаку их можно разделить.
Если в небольшой группе мужских гамет исследовано достаточное количество,
С женскими гаметами проблема аналогична. Яйцеклетка может оставаться в своей природной среде, в теле женщины. Исследуются лишь «полярные тела». Сами по себе они никчемны и нежизнеспособны, но их структуры идентичны или дополнительны по отношению к сестринской клетке, причем дополнительные многочисленнее идентичных. Таким образом, структура яйцеклетки может быть точно определена.
Теперь половина карт лежит лицом вверх. И следовательно, мы уже знаем, какие карты лежат к нам рубашкой, и можем начинать делать ставки — или дожидаться следующей сдачи.
Писатели-романтики первых дней генетической эры мечтали о многих фантастических возможностях создания живого существа — о «рожденных в колбе» и чудовищах, сформированных направленными мутациями, о детях, рожденных без участия отца или собранных по кусочкам от сотни разных родителей. Все эти ужасы действительно возможны — что доказали генетики Великого Хана, — но мы, граждане этой республики, отвергли подобное вмешательство в поток нашей жизни. Дети, рожденные при помощи генетического отбора по усовершенствованной методике Ортеги-Мартина, происходят от нормальной зародышевой плазмы, рождаются нормальными женщинами и появляются на свет обычным путем.
Лишь в одном они отличаются от своих предшественников — это самые лучшие дети, каких могли бы произвести на свет их родители!
Глава IV
Встречи
На следующий вечер Монро-Альфа снова посетил свою ортосупругу. Она встретила его улыбаясь.
— Две ночи подряд! Можно подумать, ты ухаживаешь за мной, Клиффорд!
— Мне казалось, тебе хочется пойти на этот прием, — деревянным голосом ответил ей Монро-Альфа.
— Дорогой, ну конечно хочу. И очень рада, что ты меня берешь с собой. Полминуты, я только оденусь, — она встала и с легкостью и изяществом выскользнула из комнаты. В свое время Ларсен Хэйзел была популярной звездой танца — как в записи, так и в прямом эфире. Но у нее хватило ума вовремя бросить сцену и не бороться за место под солнцем с более молодыми. Ей сейчас было тридцать — на два года меньше, чем мужу.
— Я готова, — сказала Хэйзел, едва ли не в точности уложившись в обещанные полминуты.
Монро-Альфе следовало, разумеется, отметить ее костюм, который и в самом деле того заслуживал, — он не только подчеркивал восхитительную фигуру, но своим ярко-зеленым русалочьим цветом замечательно сочетался со всем остальным: волосами, сандалиями, заколками для волос и пряжкой цвета тусклого золота. Во всяком случае, Монро-Альфа должен был оценить, что Хэйзел, подбирая украшения и костюм, учла металлический цвет его собственного облегающего наряда. Но вместо этого он лишь сказал:
— Прекрасно. Мы как раз успеваем.
— Это новое платье, Клиффорд.
— Очень милое. Мы идем?
— Да-да.
По дороге он говорил мало, внимательно следя за движением, как будто их маленькая машина без его помощи не могла отыскать путь в столпотворении транспорта. Когда они наконец опустились на крышу стоявшего на отшибе жилого «крольчатника» и Монро-Альфа начал приподнимать откидной колпак, Хэйзел положила руку ему на плечо.
— Клиффорд, подожди. Можем мы немножко поговорить, пока не потерялись в толпе?
— Ну разумеется. Что-нибудь случилось?
— Ничего. Или — все. Клиффорд, дорогой, нам совершенно незачем тянуть со всем этим дальше.
— То есть? Что ты имеешь в виду?
— Ты поймешь, если хоть на минуту задумаешься. Я больше не нужна тебе — разве не так?
— Но… Как ты можешь такое говорить? Ты замечательная женщина, Хэйзел. О лучшей трудно даже мечтать.
— Да?.. Может быть. У меня нет тайных пороков, и, по-моему, я ни разу тебе не сделала ничего плохого. Только я не про это. Тебе больше нет со мной никакой радости, я тебя больше не вдохновляю.
— Но… Это же все не так! Я не мог бы пожелать себе лучшего товарища, чем ты. У нас никогда не было ссо…
Хэйзел его оборвала: