Т@йва: Диалоги о Японии

– Татьяна Львовна, так как всё начиналось в вашем случае?

– Можно сказать, что началось всё с моей склонности к изучению иностранных языков, которая привела меня в нынешний Институт стран Азии и Африки, где я стала учить японский язык. У меня были прекрасные учителя – И. Л. Иоффе, В. С. Гривнин, Л. А. Стрижак, В. А. Янушевский, трепетное отношение которых к Японии, её языку и культуре невольно передавалось и нам – студентам. В наше время и мечтать о стажировке в Японии было невозможно. Недостаток непосредственного общения со страной приходилось компенсировать чтением. Моей настольной книгой была тогда «Японская литература в образцах и очерках» Н. И. Конрада. Позже появились прекрасные переводы В. Н. Марковой, которую я тоже считаю своим учителем, хотя личное знакомство с ней, к сожалению, ограничилось двумя-тремя встречами. Именно по её переводам я узнала и полюбила японскую поэзию, и как переводчик я сформировалась именно под её влиянием. В Японию же я поехала впервые в зрелом возрасте, получив премию Японского фонда за перевод «Гэндзи». После института я некоторое время проучилась в аспирантуре, но оставила её, преподавала японский язык на городских курсах, потом 3 года проработала в издательстве «Прогресс», откуда ушла, чтобы полностью посвятить себя переводу «Гэндзи». Заниматься дополнительно чем-то другим у меня просто не было возможности. К тому времени у меня уже были кое-какие опубликованные переводы, самые значительные из которых вошли в сборник пьес японского театра Но – книгу, которую мы сделали вместе с Н. Анариной. Итак, уйдя из «Прогресса», а произошло это в 1976 году, я около 13 лет занималась только переводом «Гэндзи».

– «Гэндзи» написан столетия назад. Это, видимо, совсем другой язык, не похожий на тот, который Вы изучали в институте?

– Нельзя сказать, чтобы он совсем не был похож, но, разумеется, это другой язык – другая грамматика, другая лексика. С современным японским языком у него мало общего. Но, очевидно, в те времена, когда создавался «Гэндзи», а это было в самом начале XI века, в Японии говорили именно на таком языке или, во всяком случае, приблизительно на таком. Письменным языком, языком, достойным литературы, тогда считался китайский, и мужчины писали чаще всего именно на нём. Женщины же могли себе позволить не следовать литературным канонам и писать по-японски. Поскольку их писания поначалу не считали настоящей литературой, они были оценены значительно позже. В результате возникла прекрасная японская проза, не имеющая аналогов в мировой литературе. И вершиной этой прозы была «Повесть о Гэндзи», тоже написанная женщиной, придворной дамой, которую звали Мурасаки Сикибу. Позже язык, на котором писали в те времена, канонизировался и стал литературным языком – бунго. Мы изучали его в институте. Но никто не относился к этому серьёзно – никому не хотелось зубрить несуществующие глагольные спряжения. Тогда же в институте я писала курсовую работу по «Гэндзи», хотя не могу сказать, что это был мой собственный выбор. Я хотела заниматься современной поэзией, но Ирина Львовна Иоффе, которая была моим научным руководителем, убедила меня обратиться сначала к истокам. Я послушалась, но в следующем году всё-таки поступила по своему и написала работу по творчеству Такамура Котаро – одного из лучших поэтов нашего столетия. Диплом тоже писала по современной поэзии.

– Вы представляли себе тогда, в 76-м, какой титанический труд вас ждёт? – Не очень. У меня было большое желание переводить «Гэндзи», но нельзя сказать, чтобы я до конца представляла себе, за что берусь. То есть я предполагала, что на это уйдёт много времени, и даже наметила себе примерный план на несколько лет вперёд, в который я в общем-то почти уложилась, но, конечно, я не понимала тогда, насколько будет трудно. Время стало измеряться годами: год, чтобы просто прочесть всё с начала до конца, год, чтобы перевести какую-то часть, полгода, чтобы перепечатать переведённое на машинке, ещё столько же, чтобы отредактировать перевод, потом ещё несколько месяцев, чтобы снова перепечатать… Всё это требовало напряжения всех сил, отказа от многого, ухода в «глубокое подполье». В эти 13 лет я даже мало с кем общалась. Тем более что мы с мужем жили, да и сейчас живём, на даче, без телефона, так что возможности для уединения у меня были. Все эти 13 лет я не работала, жила на иждивении родных и занималась только «Гэндзи». Разумеется, у меня были свои домашние обязанности – быт в те времена требовал немалых усилий, и я не могла полностью абстрагироваться от него. Но при этом я всё время как бы жила ещё и в другом мире – мире героев «Гэндзи», в мире эпохи Хэйан.