Читаем Та'рих-и Рашиди полностью

Однако в нашествии напастей и в свершении разных нежелательных дел заключено несколько тысяч мудрых смыслов. У деревца блага и счастья, призванного давать хорошие плоды и приносить довольство благоприятной весной, пронизывающий ветер в конце осени сбивает урожай, а холод месяца Дея задерживает увядание плодоносного дерева до весеннего ветра благоденствия, который приведет его в движение, чтобы оно вместо увядших плодов прошлого года принесло новые. Когда я мудро взглянул на это глазами размышления, то понял, что с наступлением предопределенного времени плоды на деревьях долго не удержатся, и опадание их в прах небытия наступит неизбежно, и /307б/ я прочел стих Корана: <Мы испытываем вас кое-чем из страха, голода, недостатка в имуществе и душах...>[1169] до [стиха]: <мы принадлежим Аллаху, и к нему мы возвращаемся>[1170].

В это время прибыл человек из того отряда, который я послал в Суру, и известил о том, что Нур Али дивана, договорившись со своими спутниками, схватил Маулана [Дарвиш Мухаммад] Каратага и отправился с ним к Багану. Баган был главой — джуем одной из областей Тибета, а Маулана Дарвиш Мухаммад Каратаг где-то [когда-то] предательски нанес ему раны, так что тот был близок к смерти. И те злодеи преподнесли того мусульманина в качестве подарка тому неверному, а сами, получив от него разрешение, отправились в Йарканд. Тот неверный острием палки прошил рот упомянутого Маулана и убил его. Затея с Суру в связи с этим была оставлена.

Я привез тело Махмуда [мирзы] в Марйул, а оттуда отправил его в усыпальницу его предков в Кашгар. Эти дела произошли в начале сезона Скорпиона; когда мы ушли в Марйул, было начало холодов в Тибете. Та зима, вплоть до весны, прошла в таких трудностях, что если их описывать, то заподозрят преувеличение.

Весной мы, семьдесят человек, из-за лошадей отправились в горную долину Утлук, которая по всему Тибету славилась прекрасной травой. Мы проводили там время в охоте на диких ослов и степных яков, а затем вернулись. Я оставлял Искандар султана с группой людей в Марйуле. Когда все собрались в одном месте и лошади подкормились и стали сильные, люди, не устояв перед трудностями и опасностями, все разом разбрелись и ушли в Йарканд. Из тех людей осталось пятьдесят человек — все остальные убежали. В это время из Йарканда прибыл Джан Ахмад-атака, которою я два года тому назад, во время своего возвращения из похода в Урсанг, отправил к Рашид султану, как уже было упомянуто, и он привез приказ о том, чтобы мы покинули Тибет. Причиной моей задержки здесь было следующее: если бы я подался куда-нибудь по собственной воле, то всю ответственность за нарушение обязательств возложили бы на меня, хотя сам он нарушил договор и обещание, подкрепленные верой и сильными клятвами, внешне выказывая верность им. Теперь он, превращая все это в забытый прах, /308а/ прислал приказ о бегстве. Стихи:

О государь, в то время, когда я уходил от тебя
Ответственность за клятву я возложил на тебя и ушелКогда ты нарушил клятву и договоры,Ответственность за все я возложил на тебя и ушел

Как только прибыл Джан Ахмад-атака, я направился в Бадахшан.

ГЛАВА 110.

УПОМИНАНИЕ ОБ ОТПРАВЛЕНИИ АВТОРА КНИГИ ИЗ ТИБЕТА В БАДАХШАН

Ранее упоминалось, что из тех семисот человек осталось пятьдесят, остальные же, как только могли, бежали в Йарканд. Упоминалось также, что трудность тибетских дорог из-за недостатка фуража и дров, сильные холода и тяжесть пути своими крайностями были таковы, что здравый рассудок отказывался в это верить. Вместе с тем отсутствие возможности достать пищу, одежду, особенно подковы для лошадей, которые совершенно необходимы на тех дорогах, малое количество лошадей и ослабленность их дошли до такого предела, что оставаться в Тибете было невозможно. Мисра:

Ни уйти, ни остаться, ох, что это за положение!

И оставаться здесь, и пускаться в путь — оба дела были крайне трудными, однако в уходе была надежда, что придет конец трудностям, а в пребывании здесь нельзя было и представить себе их конца[1171]. Мисра:

Увы! Закрыли мне дорогу с шести сторон!

[Уход] в любую сторону — в Кашмир, и в Кашгар, и в Турфан, и в Индию был одинаково невозможен. Единственной стороной, где имелась надежда на спасение, был Бадахшан, но никто из нас не знал дороги из Тибета в Бадахшан, чтобы можно было уехать, минуя Кашгар. В группе людей, которая бежала в Йарканд, был некий Джахан Шах, и он как-то рассказывал, что слышал от людей горной части Йарканда, как они говорили, что от места под названием Таганак[1172][1173] имеется дорога, которая ведет в Бадахшан Памира. Тогда я расспросил о ней, и мы отправились по дороге, которой не знали. Байт:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Манъёсю
Манъёсю

Манъёсю (яп. Манъё: сю:) — старейшая и наиболее почитаемая антология японской поэзии, составленная в период Нара. Другое название — «Собрание мириад листьев». Составителем антологии или, по крайней мере, автором последней серии песен считается Отомо-но Якамоти, стихи которого датируются 759 годом. «Манъёсю» также содержит стихи анонимных поэтов более ранних эпох, но большая часть сборника представляет период от 600 до 759 годов.Сборник поделён на 20 частей или книг, по примеру китайских поэтических сборников того времени. Однако в отличие от более поздних коллекций стихов, «Манъёсю» не разбита на темы, а стихи сборника не размещены в хронологическом порядке. Сборник содержит 265 тёка[1] («длинных песен-стихов») 4207 танка[2] («коротких песен-стихов»), одну танрэнга («короткую связующую песню-стих»), одну буссокусэкика (стихи на отпечатке ноги Будды в храме Якуси-дзи в Нара), 4 канси («китайские стихи») и 22 китайских прозаических пассажа. Также, в отличие от более поздних сборников, «Манъёсю» не содержит предисловия.«Манъёсю» является первым сборником в японском стиле. Это не означает, что песни и стихи сборника сильно отличаются от китайских аналогов, которые в то время были стандартами для поэтов и литераторов. Множество песен «Манъёсю» написаны на темы конфуцианства, даосизма, а позже даже буддизма. Тем не менее, основная тематика сборника связана со страной Ямато и синтоистскими ценностями, такими как искренность (макото) и храбрость (масураобури). Написан сборник не на классическом китайском вэньяне, а на так называемой манъёгане, ранней японской письменности, в которой японские слова записывались схожими по звучанию китайскими иероглифами.Стихи «Манъёсю» обычно подразделяют на четыре периода. Сочинения первого периода датируются отрезком исторического времени от правления императора Юряку (456–479) до переворота Тайка (645). Второй период представлен творчеством Какиномото-но Хитомаро, известного поэта VII столетия. Третий период датируется 700–730 годами и включает в себя стихи таких поэтов как Ямабэ-но Акахито, Отомо-но Табито и Яманоуэ-но Окура. Последний период — это стихи поэта Отомо-но Якамоти 730–760 годов, который не только сочинил последнюю серию стихов, но также отредактировал часть древних стихов сборника.Кроме литературных заслуг сборника, «Манъёсю» повлияла своим стилем и языком написания на формирование современных систем записи, состоящих из упрощенных форм (хирагана) и фрагментов (катакана) манъёганы.

Антология , Поэтическая антология

Древневосточная литература / Древние книги