Табернакль

Именно в те дни под небесным шатром пролетающего сентября и начались посещения; Мирович потом называл их “пришествиями”, но слово “посещения” подходило больше, как нам казалось, в нем не было оттенка последних библейских времен.

Первыми, насколько мне известно, посетили нас Арабов и Берберов. Поскольку диссертанты и аспиранты возникали волнами, равно как и исчезали, приливу и отливу подобны, никто не придал особого значения двум очередным фигурам в белых халатах, мерящих не попадающими в унисон шагами институтские коридоры. Они всегда ходили вдвоем. Лосенко думал, что они приписаны к группе биомеханики. Руководитель группы биомеханики полагал, что это новые электронщики, приглашенные для усовершенствования управления гидравлических и пневматических протезов. Болотов утверждал, что директор нанял, как грозился – с неизвестной целью, движимый веяниями моды, – новомодных психиатра и сексолога. Но через несколько месяцев явились натуральные психиатр и сексопатолог, они тоже ходили всегда вдвоем, Антиной – психиатр и коротышка сексопатолог, дамы очаровывались Антиноем сей же секунд, злые языки называли их гомиками, думаю, это было неправдою, тогда такие пары блюли подполье свободы. Арабова и Берберова к тому моменту и след простыл.

Лосенко, как стали выяснять, кто они были и откуда, называл их промышленными шпионами, вот я не удивлюсь, говорил он, если все наши разработки, все наши идеи, всё, несущее в себе патентную чистоту, подтибрят, присвоят, все всплывет где угодно, хоть в Польше, хоть в Англии, да хоть и в Штатах.

– На англичан они были не похожи, – заметил Виталий Северьянович.

Но попытки описать, на кого и на что были они похожи, оказались тщетными. Не могли сойтись даже на том, была ли у Арабова борода, а у Берберова лысина, был ли один из них (кто, кстати?) худым, протяженно сложенным и высоким, а второй роста чуть ниже среднего, крепеньким и большеголовым.

То, на чем сходились все касаемо исчезнувших неизвестно куда неизвестно откуда взявшихся, озвучил Николаша Поликарпов:

– Чудики они были еще те.

Институтские взрослые, а особенно клинические дети, взахлеб рассказывали про карман Берберова. Чего только не доставал Берберов из кармана своего! Оно просто не могло физически там помещаться, однако помещалось. Бездонный берберовский карман подобен был цилиндру иллюзиониста.

Сколь ни были неопределенны словесные портреты обоих ученых мужей, способность Берберова доставать из кармана раритеты, пошлые бытовые предметы, животных, неведомые приборы и прочее была явлена всем и каждому, равно как и несомненная ученость Арабова.

На одной из конференций Берберов достал из кармана крольчонка и тут же с извинениями засунул его обратно, чтобы извлечь вместо него тончайшего шелка узорчатый носовой платок размером с косынку; а Арабов произнес некое резюме, из которого никто из присутствующих ничего не понял, хотя отдельные слова были ясны. Но и не всем. Словарь Арабова завораживал, каждый слушатель запоминал свои слова и обороты, никак не соединяющиеся в охватываемое умом целое: “когерентный”, “абсолютно имагинитивный”, “ретроносный”, “мультиприколический”, “артефакт экспериментальной сессии”, “мистейк ремейка”, “футуреальность” и т. п. Заканчивалась его краткая экспрессивная речь словами: “…воссияют новые горизонты”. Беконидзе пытался выпытать у Арабова название реферата его только что вкратце изложенной статьи, но Арабов не удостоил его ответом. Оскорбленный невниманием обидчивый Беконидзе незамедлительно обрушился с гневной отповедью на предложение Арабова выражать базовые размеры протезов в мизюрках, а директор, никогда толком никого не слушавший, но обожавший новизну, сказал, что наконец-то мы присутствуем на истинном полигоне научной мысли. Вот тут Берберов достал из кармана астролябию.

На другой конференции внезапно взявший слово Берберов простер куда-то руку (некоторые считали – на восток, другие утверждали – в сторону клиники патофизиологии, соседствовавшей с чугунной оградой со стороны переулка Ломанского, то есть нынешней улицы Комиссара С.) и совершенно без связи с предыдущим выступлением выразил возмущение по поводу экспериментов на животных, морских свинках, мышах и крысах в частности (почему-то не упоминая собак).

– Если так пойдет и дальше, в скором времени, – сказал он, багровея, – доценты начнут спонтанно хвосты ампутировать.

– Хвосты не ампутируют, – откликнулась из угла известная собачница профессор К., – а купируют.

– Это кому как! – резко отвечал Берберов; в этот миг стал он похож на животное.

– Откуда они взялись, эти бедуины научной пустыни? – спросил Николаша.

И получил ответ Орлова:

– Мне кажется, их придумали дети.

Глава девятая

Ремонт и Отмена. – У нижнего шоссе. – “Он всегда читал Гумилева у залива”.