Тачанка с юга

Я кивнул головой. Еще зимой я наслушался от Катри всяких небылиц об этой банде и о том, что у Меченого всегда наготове несколько тысяч казаков с пушками и пулеметами, и что он ждет лета, чтобы начать наступление и перебить на Украине всех большевиков.

Борода рассказал, что главарь банды, по фамилии Аркадьев, полковник царской армии, служил у Деникина, но не успел удрать.

Немногочисленную, хорошо вооруженную банду Аркадьева неоднократно настигали красноармейские и чоновские части, но она, не принимая боя, рассеивалась, а через некоторое время появлялась в другом уезде.

— Так вот, палка-махалка, попробуем-ка мы с тобой взять этого Полковника живьем. Что смотришь? Неожиданностям сегодня не было конца.

— Вы, наверно, шутите?… Как же… вы… да я, да еще живьем… Что же, он так просто сдастся?

— Какие шутки! — воскликнул матрос. — Я тебе дело говорю! Слушай!

Оказывается, в ту ночь, когда Севка вызвался быть проводником, чекисты застали в квартире номер семь подозрительных людей. Один сразу сдался, а второй стал отстреливаться и был убит. Это были офицеры-курьеры Врангеля, посланные к Аркадьеву. Везли они важные документы и распоряжение доставить Полковника в Мариуполь для организации восстаний в наших армейских тылах.

— Ясно теперь, палка-махалка? — подмигнул Борода. Мне еще ничего не было ясно, но я кивнул, а Борода продолжал: — Попробуем сами доставить Полковника, только не в Мариуполь, там он ни к чему, а к нам в Чека. Я буду за того сдавшегося офицера, а ты за хлопчика при моих конях.

— А второй офицер?

— Правильный вопрос, палка-махалка! Так его же застрелили, а я, слава богу, уцелел. Понял? — Борода принял мое молчание за согласие и добавил: — Если понятно и не дрейфишь, с завтрашнего дня начинается подготовка. Тебе нужно научиться запрягать, распрягать и править парой коней. Стрелять из пистолета ты должен так, чтобы все сто в яблочко.

— Как так сто? — удивленно спросил я. — Вы же сказали стрелять из пистолета, а они, самое большее, десятизарядные.

— Ты чего ухмыляешься? Думаешь, что я в оружии меньше твоего разбираюсь? Сто — это сто процентов. Соображать надо! А когда все усвоишь, поедем за Полковником.

«Ничего себе, — подумал я, — поедем за Полковником! Как будто это так просто». Наверно, у меня было очень удивленное лицо, и Борода тотчас заметил:

— В нашем деле никогда не удивляйся, даже если происходит удивительное. Нам, брат, предстоит сыграть трудный спектакль, и не для дураков! Репетировать не придется, нужно хорошенько подготовиться. А скажи, палка-махалка, как у тебя дело с иностранными языками? По-немецки говоришь?

— Нет! Мы в гимназии язык врагов не изучали!

— Ну и дураки. Думали, что этим Вильгельма запугаете? — Борода усмехнулся. — Был у нас на тральщике боцман, так он рассказывал такую байку. Погналась лисица за сусликом, а он в норку юрк… и сидит. Сидит полчаса, сидит час, вдруг слышит: где-то далеко лает собака. Вот лай ближе, ближе, вот уже у самой норы, и вдруг стал удаляться. Думает суслик: «Ага, собака погнала лису, — значит, можно выходить!» Вылез, а лиса его — цап! Сожрала да и говорит: «Вот хорошо, что учила иностранный язык!» — Борода выдержал паузу, потом спросил: — Понял что к чему? Ну, а как вы относились к союзникам? Французский знаешь?

Я кое-как слепил фразу на французском:

— Понимаю, но говорю плохо.

Борода кивнул головой и тоже сказал по-французски:

— Ничего, сойдет! Мы будем практиковаться в дороге, это будет и мне на пользу.

Борода говорил по-французски с легким акцентом, но ничуть не хуже наших гимназических «аристократов», обучавшихся дома у французских учителей.

Пока мы беседовали, стало совсем темно. Кирилл Митрофанович спустился со мной вниз и по телефону вызвал из Чека бричку. Когда подъехала бричка, он приказал вознице: «Отвезешь этого палку-махалку домой, да так, чтоб его не зацапали комендантские патрули». Затем подсадил меня в бричку и шепнул: «О разговоре никому ни полслова!»

Ехал я домой совершенно ошеломленный. Предстоящая работа в Чека, подготовка на «хлопчика при конях», рискованное «путешествие» — все это казалось фантастикой. Для своей будущей роли я подходил, пожалуй, только ростом. Выглядел я не старше двенадцатилетнего.

Наутро меня вызвал Лукич. Он сказал:

— Слушай, хомяк, — «хомяк» звучало доброжелательно, — тут звонили из Чека и просили отпускать тебя с работы в два часа. Видно, вы чего-то с Бородой затеяли?

Я пожал плечами. Лукич обиделся.

— Ох, уж эти секреты! — сказал он. — Я человек не любопытный, только думается, могли бы мне сказать, зачем ты им понадобился. Тебя не спрашиваю: знаю — все равно ничего не скажешь.

И я ничего не рассказал Лукичу, хотя очень хотелось. Я еще не верил своему счастью, но помнил слова Бороды: «никому ничего!»

После полудня за мной явился красноармеец и отвез на конный двор. Здесь конюх Степан Букин стал знакомить меня с бесконечным количеством ремней, пряжек и ремешков, составляющих конскую сбрую. С этого началась моя подготовка к операции, которую Борода назвал «Тачанка».