Тачанка с юга

— Агитатор?! — Борода покраснел и рванул на себе ворот. — Что вы говорите, ваше превосходительство!

— Вы, есаул, — смягчился Аркадьев, — совсем как ребенок: вот уже и разволновались… Выслушайте спокойно и зарубите себе на носу: народ здесь очень чувствителен, я даже сказал бы сентиментален, если так можно сказать об этих скотах. А что вы пели? Вдумайтесь только, сколько безысходности в словах вашей песни. Тут и про атамана, в грудь которого наводит наган комиссар, и подвал Чека, из которого не уйдешь. Черт его знает, чего только вы не пели. А слова-то какие: «стенка ли, осина, могила темна!» На повстанцев это очень подействовало. Где только вы эту песню выкопали?

— В Ставропольской чрезвычайке, где я сидел и откуда бежал в восемнадцатом году.

Аркадьев, видимо, успокоился и негромко сказал:

— Все это так, Павел Афанасьевич, но ваше выступление было нехорошо истолковано.

— Виноват! Больше не повторится, — покаянно заверил Борода.

— Ладно! Не будем омрачать сегодняшний день, а в дальнейшем я вас попрошу воздержаться от всяких выступлений.

Аркадьев ушел в дом, а Борода еще долго стоял у крыльца с видом напроказившего и наказанного школьника.

Обед прошел без обычных разговоров и смеха. Борода не шутил, а от самогона отказался наотрез.

— Я, Александр Семенович, в дороге не пью! — категорически заявил он. — Я же за вас головой отвечаю!

Перед самым отъездом Бабаш оглядел меня и сказал, что я очень наряден и нужно надеть ту одежду, в которой я приехал.

Я залез на сеновал. Снял костюм, спрятал его вместе с кубанкой в мешок и снова обрядился в «спинжак», серые брюки и картуз. Бутсы свои я выбросил и надел сапоги, выданные Бабашем. А Борода тем временем вытащил из карманов -гранаты, завернул их в. тряпку и вместе с моим браунингом спрятал в тайник. Свой кольт он поместил в какую-то хитрую петлю под френчем.

Провожали нас родители Бабаша и несколько «повстанцев». Пока Аркадьев с ними разговаривал, а Борода проверял упряжку, старая Бабашиха все подносила и подносила продукты в наш и без того набитый сундук. Выбрав момент, Борода шепнул мне:

— Вот гады, завалили своей снедью всю крышку, а все этот кабан проклятый, Василь! — И громко: — Саня, а где инструменты?

— В сундуке.

— Проверь, чтоб ничего не забыть: путь не близкий! Я полез в сундук, переложил продукты так, чтобы можно было быстро выбросить их и поднять крышку тайника. Проделывая это, я видел, как Аркадьев отдал свой маузер Бабашу. Тот вынул его из кобуры и сунул за пазуху, а кобуру спрятал вместе с японским карабином и патронташем под заднее сиденье. Заметив это, Борода покачал головой и сказал с укоризной:

— Зря, Александр Семенович, набираете столько оружия. Свои не тронут, а для заградотрядчиков достаточно наших документов.

— Ничего, ничего, — сипел Бабаш, — в дороге сгодится. А если дойдет до обыска, будет чем отбиться!

Аркадьев промолчал.

Еще раз оглядев и проверив сбрую, Борода снял фуражку, низко поклонился провожающим.

— Спасибо за прием и ласку! Оставайтесь здоровы! Ждите к осени с победой!

— Дай бог, дай бог, — закрестились старики Бабаши, — счастливой путя-дороги!

Я тронул коней. Старая Бабашиха, держась за борт тачанки, шла до выезда со двора, плакала и просила Аркадьева «присматривать за Василем, потому что он лезет, куда не следует, что он еще несмышленый хлопец».

«Несмышленый хлопец» весом более шести пудов щурил заплывшие жиром глаза и укорял мать, как ей не совестно перед чужими людьми.

— Что мне пять лет? Или я совсем глупый? Куда я лезу? — ворчал Василь.

— Не беспокойтесь, Олена Степановна, все будет отлично. Спасибо за прием, за хорошего сына! — прокричал на прощанье Аркадьев.

12

От хутора за нами зарысили Гусар и три конника. Не доезжая Покровки, Борода остановил тачанку и твердо сказал, что необходимо с первых же шагов соблюдать секретность, «а не ехать, как ездил архиерей». Бабаш возразил:

— Пусть едут. Кому хлопцы мешают… Но его строго оборвал Борода и приказал:

— Господин Бабаш, приказываю вам отправить конных обратно! Не забывайте, что за доставку Александра Семеновича я отвечаю головой перед самим Верховным главнокомандующим, его высокопревосходительством генералом бароном Врангелем!

Против этого довода не мог возразить и Аркадьев. Он поддержал «есаула». Когда конные повернули назад, Борода попросил Аркадьева снять очки, повязать платком щеку, чтобы прикрыть шрам, и надеть на голову капюшон пыльника. Это же проделал и Бабаш. В грязном пыльнике, с капюшоном на голове, он походил на мучной куль.

Покровку мы проехали рысью, никого не встретив, кроме ребятишек и двух шарахнувшихся от тачанки старух.

Пока все шло по намеченному плану.

Скоро мы должны будем проезжать те места, которые Борода назвал «бандитскими» и где должна завершиться наша операция. В случае удачи оставшееся светлое время мы переждем в лесу, проскочим в темноте Жердевку, а за ней свернем в противоположную сторону от Екатеринославской дороги и возьмем направление к дому.

Занятый этими мыслями, я старался не оглядываться на наших пассажиров, чтобы не выдать своего волнения.