Таежный рубикон

Но «по-скорому» вывести свою семью из унизительной нужды как-то не получалось, несмотря на то что прилагал к этому максимум усилий. И не только физических. Чтобы натянуть на себя «позорную» шкуру челнока, кадровому офицеру-связисту с пятнадцатью годами безупречной службы за плечами пришлось буквально, сцепив зубы, «наступить на горло собственной песне». Что стоило хотя бы свыкнуться с косыми взглядами бывших сослуживцев, в которых сквозило почти неприкрытое «пролетарское» презрение, не сорваться, не запить по-черному или другим способом не пуститься во все тяжкие! Пусть и понимал, что этим, таким же, как он, вчерашним капитанам да майорам и вовсе гордиться нечем – единицам удалось пристроиться на гражданке, да и то какими-то затурканными сторожами да завхозами, учителями по труду или ОБЖ с нищенской зарплатой, которую приходилось выпрашивать, как подаяние. Большая же часть «сокращенцев» с каким-то маниакальным упорством денно и нощно попросту пропивала по гаражам свои жалкие пенсионные копейки. Да притом еще костеря на все лады неразумное «Отечество», устроившее им, «лучшим сынам Родины», такое постыдное кидалово. Костеря, но надеясь, что оно, неразумное, все-таки опомнится и обеспечит им в дальнейшем достойное трудоустройство. В общем, в отличие от него, все они, эти «сыны», – «честь имели»... Но, сколько ни таскал, надрывая жилы, тяжеленные баулы с ширпотребом, ни торчал за сбитым из плохо оструганных досок прилавком, пытаясь толкнуть с наваром вонючие китайские шмотки, денег хватало только на самое необходимое. На пусть и не первоклассное, но все же вполне сносное питание, на обновки для жены и дочери Ксюшки, которой к тому времени уже исполнилось четырнадцать, и, чтобы хоть частично удовлетворить ее резко возросшие запросы, требовалась теперь просто уйма денег. Все тяжким трудом заработанное как-то мгновенно улетучивалось, и даже на «черный день» редко что удавалось отложить. «Завтра» по-прежнему пугало своей непредсказуемостью, зловеще зияло, как темное жерло незнакомого туннеля, пробитого в отвесных скалах, который, к сожалению, нельзя обойти, как ни морщи лоб.

Прошло почти пять лет, пока наконец-то осознал, что таким способом из нужды не вылезти. Необходимо предпринять что-то мало-мальски радикальное. Но что, если не воровать, не грабить? Если нет в тебе всепожирающей страсти к деньгам? Если ради обладания энным количеством оных ты не согласен пойти на любую мерзость?! Что можно предпринять в окончательно «опущенном» провинциальном российском городке с его до предела обнищавшим населением? Когда к тому же никто из твоих друзей не способен ни на какой компромисс со своим совковым «я», а потому ты один как перст в своем стремлении подняться?

Продуктовый киоск – это все, к чему Андрей пришел после мучительных раздумий. Но для этого нужно много этих шелестящих бумажек, очень много. Гораздо больше, чем удалось выкроить из семейного бюджета за пять лет ударного труда на ниве купипродайства... Но действительность превзошла все его самые смелые ожидания. В каких астрономических цифрах на самом деле выражается это абстрактное «много», Андрей начал доподлинно понимать только тогда, когда впрягся в бесконечный процесс оформления «соответствующих» документов. Расплодившаяся чиновничья братия за короткую закорючку под какой-нибудь там экспертизой или разрешением драла не просто по три шкуры, а еще и с мясом. А потому совсем скоро пришлось этот сволочной «процесс» временно приостановить по причине полного истощения семейной казны, чего жена уже перенести не смогла, сломалась окончательно. Полное и, как ей теперь казалось, беспросветное безденежье накрыло их «семейный челн» словно девятый вал. И до того частые ссоры постепенно переросли в постоянную конфронтацию. Очень скоро все они, включая и дочь, совсем перестали щадить друг друга, и любой невинный спор мгновенно перерастал в грязную свару. После очередной такой «разборки» Ольга, психанув, укатила с дочерью к своим родителям в Питер, предоставив ему возможность в одиночестве «убедиться, какой все-таки он козел и жалкий неудачник». После их отъезда Андрей две недели, день в день, заливал дешевой водкой свое ущемленное самолюбие, все больше залезая в и так уже астрономические долги. Но вовремя остановился. Сутки, страдая жутким похмельем, слонялся как неприкаянный по опустевшей квартире, но из непривычно затяжного запоя буквально «за волосы» себя вытащил. Выдраил свое «холостяцкое» жилище, превратившееся в натуральный свинарник, как матрос палубу, с усмешкой отметив, что Ольга оставила дома добрую половину своего и Ксюхиного «барахла», явно намекая на гипотетическую возможность их возвращения. Естественно, «при его полном исправлении». А потом снова впрягся в опостылевший «воз».