Таякан

— Что, схлопотал, компа? Я думаю, за дело! — Шофер не то сочувствовал, не то подначивал.

Всю силу и досаду вложил Ричард в первый удар острым широким мачете. Отдых, на который, как полагал Ричард, направил его Дуглас, обернулся изнурительной работой. Тяжелый мачете, как пластмассовый ножичек, отскакивал от толстых упругих лиан, оставляя на них чуть заметный след. Переплетаясь, лианы образовывали тугие сети. Солнце редко проникает в сельву. Не потому ли ее и зовут не иначе как «негро», то есть черная. Есть в этом эпитете нечто зловещее, жутковатое.

Ричард пролез в одну из ячеек лиановой сети и, прокладывая путь мачете, углубился в заросли. Пройдя несколько шагов, он поднял голову и не увидел неба. Кроны сосен и платанильи вверху переплетались, образуя толстую зеленую крышу.

Громадные деревья со спаянными кронами, мелкие деревца и кустарник с острыми колючками на ветвях — чичикате. Попробуй пролезь среди них. Ричард схватился было биться с одним из таких кустов и через минуту походил на человека, который стал жертвой дюжины диких кошек. В открытые руки, ноги под брюками, в живот и грудь впились десятки острых, как акульи зубы, колючек. Всякому движению по сельве мешали также завалы из погибших деревьев, топкие болотца и опять же гигантские щупальца лиан. Их упругость позволяла обезьянам-конго совершать прыжки, похожие на полеты. Появление незваного гостя вызвало в стае визг возмущения, оторопь и смятение, которое выражалось в почесывании друг друга и покусывании собственных хвостов.

Труднопроходимой и опасной сельву делала и трава, которая могла накрыть с головой и взрослого человека, и надежно спрятать крупного зверя.

...Ветки чичикате ударов мачете боялись. Плотные, глянцевые, величиной с ладонь листья росли на них ровными рядами. Для маскировки кузова придумать что-либо другое непросто, но удержатся ли листья под напором встречного ветра?

От рубки ярко-зеленого, похожего на шар кустарника Ричард отказался быстро. Путь к стволу прикрывали длинные, почерневшие колючки. Пришлось рубить молоденькие сосны и собирать опавшие пальмовые листья.

Ричард связал свою «добычу» веревкой и по узкому прорубленному проходу потянул ее к машине.

Неутомимый водитель сновал между «ифой» и складом. Его спина лоснилась от пота, а волосы прилипли ко лбу. Дуглас, как маленький портовый кран, подхватывал ящики и заполнял ими кузов. Когда последний ящик занял свое место у выгнувшегося борта, сразу принялись за маскировку. Ветки втыкали в зазоры между ящиками и стягивали веревками. Минут через сорок над кузовом поднялась пышная шевелюра из мертвых деревьев, веток и длинных, похожих на индейские пироги, листьев пальмы.

— Ты как, в кузове? — К Дугласу вернулось обычное ироническое радушие. Он уже не командовал, а советовался. — Если, компа, ты в кузове, тогда твой фланг левый.

— А твой, командир, как я понимаю, — правый?

— Это хорошо, что ты понятливый. Поэтому два раза повторять не стану. Сейчас начинается самая опасная часть пути. Водила, ты меня слышишь? Или от страха у тебя язык отсох? Так вот при налете действуем так: я, отстреливаясь, даю длинную очередь. Ты, Ричард, за борт, водитель — из кабины. Вы очухались — открыли огонь. Тогда за борт вылезаю я. Все остальное — по обстановке.

Дуглас взобрался на ящики и положил ствол автомата на борт. Ричард занял свою позицию на левом фланге. Передвинул ящики, переставил срубленные деревца — получилось что-то вроде маленького окопа. Ветки он обломал и теперь без помех мог видеть и дорогу, и проплывающий слева лес. Дуглас наблюдал за манипуляциями Ричарда молча, однако на ироничную улыбку не поскупился.

— Компа, ты забыл что-то сделать под кустом? У тебя очень виноватая улыбка... — не сдержался Ричард.

— Ты окоп сам придумал или услышал голос свыше?

— Свыше! Пули контрас цинковые ящики не пробьют. Хоть какое-то, но прикрытие.

— А-а... — многозначительно выпятил губу Дуглас, — а если вдруг под машину полетит граната? Я успею выпрыгнуть, а ты долго будешь карабкаться из своего укрытия...

Обыденность их рассуждений о том, кому может через час быть живым или мертвым, неожиданно поразила Ричарда. Дома он не переставал удивляться отцу, который, возвращаясь после боев на короткий отдых домой, рассказывал не о крови и убитых, а о новом крестьянском кооперативе в провинции Хинотега, о маленькой школе, которую его бойцы построили в деревушке индейцев племени сумос. Война в рассказах отца походила на тяжкий труд крестьянина, отвоевывающего у сельвы землю под посевы. Крестьянин хочет растить маис и хлопок, фасоль и юкку, пасти скот и строить ранчо. Построит полдома — пожар, засеет поле — засуха. Стихию приносили те, кто тоже называли себя никарагуанцами, но ставшие контрас. Почему они — бывшие крестьяне — жгут посевы? Почему? Вопрос оставался без ответа...