Тайна архивариуса сыскной полиции

Он чуть сжал пальцы, сминая ткань домашнего платья на моей спине, и губы его накрыли мой рот. Я закрыла веки, растворяясь в ощущениях, отвечая на его ласки, вжимаясь в его тело, требуя большего. Стало жарко, я сбросила ненужную шаль. Алексей опустился на колени, и я посмотрела на него сверху, любуясь полуобнаженным мужчиной у своих ног.

Другой… ты – другой!

Теплые ладони его огладили мои икры. Милевский подхватил подол моего домашнего платья, а когда вновь встал в полный рост, я подняла руки, и оно, смятое, упало к моим ногам.

Глаза его сверкали, он сцепил челюсти. Ладонями обхватив моё лицо, Алексей впился в мой рот поцелуем, а оторвавшись, повторил свой приказ:

– Скажи мне! Скажи … еще раз.

– Люби меня, – покорно прошептала я. – Сейчас.

Люби…

Пока поцелуи твои лишают воздуха, пока горячие руки обнимают меня, я позволю себе обмануться, я приму сладкую боль падения … за полёт.

– Слушаюсь, – хрипло ответил Милевский.

Он подхватил меня под бедра, вынуждая крепче обнять за плечи, и я обвила его собою, оплетая ногами, будто вьюнок.

Люби меня, князь. И я отвечу. Я заполню тобой пустоту. Чувствуя тебя в своем теле, прежде чем разбиться о правду, я обрету своё небо в твоих черных глазах.

Я откинула голову, подставляя шею его губам, ногтями впиваясь в его спину, задыхаясь от наслаждения. Это мучительно и прекрасно – слушая тихие стоны, падать в его руках.  

– Маша, – прошептал Алексей, заполняя меня, – … я так скучал…

Дыхание его стало ровным, и я осознала, что в ванной комнате всё так же шумит водопровод. Я отпустила шею князя и заметила:

– Закрой кран, не трать попусту воду.

Алексей спустил меня на пол и, когда ноги мои коснулись холодной плитки, потянулся рукой к вентилю, неодобрительно качая головой:

– Направить бы твою рациональность в нужное русло.

– Попытайся? – хмыкнула я, сложив руки на груди.

Милевский покосился на меня, поправив брюки, наклонился. Поднял с пола платье и, недовольно оглядев меня с головы до ног, подал.

Я встряхнула его и, надев через голову, сунула руки в рукава. Алексей придержал мне волосы и сквозь зубы сказал:

– Я не намерен больше, как ты выразилась – «пытаться» в отношении тебя.

Я вздернула подбородок, разворачиваясь к нему лицом, но промолчала, давая Милевскому закончить свою мысль.

– Мне больно смотреть на то, как ты отощала с болезни!

– Бьешься о кости? – склонив голову к плечу, понятливо протянула я.

– Твоё чувство юмора, бесспорно, очаровательно, – поморщился князь, – но в этот раз мне, увы, не смешно. Я достаточно терпел твои прихоти, Мари. С меня довольно, – жестко закончил он.

Другой… нет, я ошиблась. С бородой или без, он всё тот же Алексей. Я вцепилась в ворот платья.

– Не томи! – не выдержала я.

Милевский поджал губы и, чеканя каждое слово, сказал:

– Я запрещаю тебе возвращаться на Гороховую, я запрещаю тебе работать, запрещаю любые контакты с кем бы то ни было без согласования со мной!

За окном зеленело лето, ярко светило солнце, но мне стало холодно, и силы разом покинули меня. Я обхватила себя за плечи и, бедром опираясь об умывальник, прикрыла глаза:

– Алёша?

Он шумно выдохнул и тихо ответил:

– Да?

–  А теперь, пожалуйста, объяснись.  

Шаль легла мне на плечи, и на лоб опустилась теплая ладонь.

– Я здорова, – заверила его я и как на грех кашлянула в кулак.

– Что-то не похоже, – вздохнул он и, прижав меня к груди, поцеловал в висок. – Пожалуйста? Объяснись? Что это за грипп такой? Тебя подменили? Неужели ты действительно готова меня услышать?

– Это уколы, – серьезно поведала я. – Ответь мне, прошу тебя.

Милевский хмыкнул:

– Пожалуй, стань ты перечить, было бы даже проще.

Я подняла на него глаза, молчаливо требуя пояснений.

– В день убийства Дмитрия, если ты помнишь, случилась… – он запнулся, потемнел лицом.

– Массовый расстрел, – подсказала я.

– Верно, – нахмурился князь, взгляд его замер на закрытом кране. – Не буду утомлять тебя деталями, скажу только, что несмотря на гибель наследника, государь не изменил решения относительно войны с турками. Мобилизацию объявили следующим утром, и общее недовольство, и без того долго назревающее, выросло до невиданной величины. Положение крайне серьезное. Рабочие бастуют, приказы правительства рвут, не давая наклеить на доски. Председатель Государственной думы умоляет императора пойти на уступки!

– И ты, – догадалась я.

– И я, – устало подтвердил Алексей.

– Государь, как я понимаю, остался глух к этим просьбам. Ты поэтому побрился? Полагаешь, без растительности на лице твои доводы долетят ему в уши? Без преград?

– Где ты раньше была со своей логикой? – буркнул князь.

– Умывалась, – со смешком созналась я.

Он подбородком потерся о мои волосы:

– Черт с ней с бородой. Знал бы, что тебе так понравятся мои гладкие щеки, избавился бы от неё еще до отъезда в Москву. Может быть, ты сменила бы гнев на милость уже тогда?

– Это вряд ли. Я всё еще злюсь.

– Знаю, – согласился он. – Всё это полбеды, Маша. В столице … объявился пророк.

– Пророк?