Тайна архивариуса сыскной полиции

– А вот это хорошая шутка, – рассмеялся царевич мне на ухо.

Я открыла глаза и не смогла вдохнуть, на груди моей, свесив лапы, лежал белый лев. Его высочество стоял у высокого окна и смотрел во двор. Дмитрий обернулся, а затем раскашлялся вместе со мной.

– Лягте … вам нужно лечь … – прошептала я и, вспомнив, что в больнице нет мест, добавила: –  лягте со мной.

Мертвецы не имеют тела, и под призрачным телом не прогнулся матрас. Я знала – он рядом, это его ледяные руки крепко обнимают меня, на его груди покоится моя голова. Дмитрий погладил меня по щеке, и снова стало темно.

– Шувалова? – громкий окрик выдернул меня из беспамятства.

Я сглотнула, пытаясь сфокусировать взгляд. Женщина… в белом платье и белом платке.

– Как ваше имя? – медленно повторила она.

Имя… сердце застучало, и тело била дрожь. Я не знала ответа на этот вопрос.

Дмитрий ласково поцеловал меня в висок. Я закашлялась, прикрывая ладонью рот. Белый шрам на руке вернул утраченную память, и я ответила: 

– Шувалова. Ольга Михайловна.

 Я облизнула пересохшие губы и, проваливаясь в тишину, чтобы не забыть, повторила:

– Оленька…  

Свет закрыл мужской силуэт.

– Нашли?   

– Нашли, да не ту.

Запахло ладаном. Я моргнула, совсем рядом со мной остановился священник, я видела, как длинные одежды его касаются серой простыни койки, как выглядывают из-под рясы калоши, и крепко сжатый в руках крест.

Меня снова куда-то понесли. Всё верно … духовник закончил… значит, отдав богу душу, кто-то освободил мне место. Циничная целесообразность как она есть.

Носилки, ветер в лицо. Да … место освободилось. Его освободила я. А это значит … я … мертва? Мертва… Холод сковал горло, и тело не слушалось меня. Чернота перед глазами собиралась в светлый лик с серебристого креста.

«Я буду ждать», «Ольга Михайловна. Ангел. Оленька…», горячие пальцы оглаживают шрам.

Нора бездонна, но в глубокой могиле со всех сторон узкий гроб обнимает земля. Темно, и на обитой тканью крышке я вижу мерцающий блеск креста.

– Не ждите… – встречаясь с прозрачной зеленью взгляда, улыбнулась я.

– Не ждать?  

Образ его снова плывет, алое пятно на рубашке царевича расползается и, закрасив белый, темнеет, превращаясь в черную рясу священника. 

– Это бессмысленно. У нас … разный ад…

Зазвенел колокол, а с ним громкий крик ударил по ушам. Искали Шувалову. Марию. Не меня. Я – Оленька, ангел. Я несколько лет как мертва.

–  …не та … эту в богадельню определили … документов нет...

Закашлявшись, я согнулась в спазме.

– … князь … требует…

 Зачем князю покойница?

В светлом помещении дрожали голоса. 

– … ну если нынче в архивах сыска одеваются так…

Говорят, мертвецы ничего не чувствуют. Ложь. Чувствуют. Когда меня подхватили с носилок, я чувствовала... спасительное тепло чужого тела, тяжело вздымающуюся грудь и неровный стук сердца под моей щекой, быстрый поцелуй в макушку, судорожный выдох:

– … о, господи... жива...

*****

*Ветхий завет, Пс.9:39

**«О подражании Христу Фомы Кемпийского», по переводу К. П. Победоносцева.

Глава 16

Сил не было даже открыть глаза, но запах свежего белья почти примирил меня с беспомощностью. Да… надо признать, лежа на чистых простынях, да после укола крайне доброжелательного доктора, умирать я … передумала.  

Не знаю, как долго врач находился рядом со мной, но когда Алексей закрыл за медиком дверь, я уже чувствовала себя значительно лучше. Во всяком случае, я пребывала в сознании. Милевский вернулся ко мне и, присев на краешек моей кровати, сообщил:   

– Мне нужно к государю.

– Хорошо, – откашлявшись, ответила я. 

– Дмитрий Николаевич … погиб. Я должен был быть во дворце несколько часов назад.

– Ты … оправдываешься? – не поверила я своим ушам.

– Не вздумай никуда уйти! – повысил он на меня голос вместо ответа.

Я все-таки открыла глаза и посмотрела в его лицо.

– Единственное куда я могу сейчас сходить, так это под себя, Алёша, – серьезно ответила я.

Он наклонился ко мне и, уткнувшись в моё плечо, глухо рассмеялся.

– Да … мечта моя сбылась, – поднял он голову, – но с некоторыми … неточностями.

– Впредь будешь мечтать точнее, – хмыкнула я и снова закашлялась. – Иди, – я замахала на него руками, – заражу!

– Маша.

– Да?

– Его императорскому величеству доложили о смерти сына как раз тогда, когда студенты дошли до Зимнего.

Я вгляделась в его глаза и, холодея от страха, приказала:

– Договаривай.

Алексей тяжело вздохнул, поцеловал меня в лоб и, прежде чем уйти, ответил:  

– Демонстрантов расстреляли.

– Не удивительно, – тихо сказала я.

Милевский повернулся ко мне вполоборота и, едва заметно кивнув, аккуратно закрыл за собой дверь. Я осталась в спальне одна.

Кровь на платформе, яростные крики, острая грань креста в моих руках – круговерть разноцветных картинок безумной кинолентой тревожила разум. Я усилием воли заставила себя не думать. Не сегодня. Не сейчас.

«Отче наш, Иже еси на небесе́х! Да святится имя Твое, да прии́дет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси́ и на земли́,» – начала я молитву и читала её про себя, читала, читала… избавляясь от страхов, находя в словах этих утешение, до тех самых пор, пока сон не укрыл меня ласковой пеленой.