Тайна Богоматери. Истоки и история почитания Приснодевы Марии в первом тысячелетии

Современному читателю порой сложно бывает как оценить пафос борцов с ересями IV века, так и воспринять богословскую аргументацию, приводимую ими в защиту своей позиции. Суть позиции, которую излагает Афанасий, может быть сведена к следующим простым утверждениям: Иисус Христос является воплотившимся Богом, добровольно воспринявшим на Себя человеческое тело; будучи по природе Богом, Он со-вечен Отцу, тело же было воспринято Им во времени, и оно не со-вечно Богу; человеческое тело Христа иноприродно Богу, а единоприродно нам; оно было воспринято Им от Девы Марии, и Она почитается в Церкви как Та, Которая дала Богу Слову человеческое тело; при этом Бог Слово и Человек Иисус — одно и то же Лицо. Можно говорить о том, что некоторые изречения Священного Писания («уничижительные») относятся к Нему как Человеку, другие (более возвышенные) к Нему как Богу. Но нельзя говорить о том, что Бог Слово и Человек Иисус — два разных субъекта.

Четкое разделение между божественной и человеческой природами Христа важно для того, чтобы избежать еретического понимания Троицы. Если, говорит Афанасий, человеческое тело Христа было со-вечно Его божественному бытию, или если Само Божественное Слово превратилось в плоть и кости, или если по Своему телу Христос имеет одну сущность с Отцом, тогда следует признать, что Троица превратилась в четверицу, потому что к трем Лицам Троицы прибавится еще одно — тело Христа[193]. На самом же деле принятие Сыном Божиим на Себя человеческого тела ничего не прибавило к Его Божеству: «Скорее, для самого человеческого тела произошло великое прибавление от общения и соединения с ним Слова. Ибо из смертного сделалось оно бессмертным; будучи душевным, стало духовным; быв от земли, прошло небесными вратами. Троица же, и по восприятии Словом тела от Марии, есть Троица, не допускает ни прибавления, ни отнятия, но всегда совершенна»

[194].

В своих рассуждениях Афанасий предвосхищает христологические споры V века, разгоревшиеся вокруг ереси Нестория. В ходе этих споров к писаниям Афанасия будут обращаться защитники православного учения о Христе как Богочеловеке, равном, со-вечном и единосущном Отцу по Божеству, единосущном нам по человечеству.

Ефрем Сирин

Преподобный Ефрем Сирин был современником Афанасия и умер в один год с ним. Он происходил из сирийского Нисибина и, согласно сирийским источникам, был рукоположен в сан диакона святым Иаковом Нисибийским. В 363 году, после взятия Нисибина персами, Ефрем в числе многих других христиан бежал в Эдессу[195]. Там он основал так называемую школу персов (то есть беженцев из Персии). Основным предметом преподавания в школе было Священное Писание, большое внимание уделялось также церковному пению и чтению.

Литературное наследие Ефрема обширно. Оно включает толкование на книги Ветхого Завета, толкование на Четвероевангелие, написанные в прозе гомилии на богословские и нравственные темы, а также огромное количество поэтических текстов. Наряду с подлинными творениями Ефрема, среди сочинений, дошедших до нас под его именем, есть немало более поздних, приписанных ему в силу его авторитета: большая работа проделана учеными для отделения подлинных сочинений Ефрема от псевдоэпиграфов[196]. Большой корпус сочинений, надписанных его именем, существует на греческом языке

[197].

Мануил Панселинос. Ефрем Сирин.

Фреска. XIII–XIV век. Греция. Афон. Протат

В поэзии Ефрема глубина богословской мысли сочетается с блеском и изяществом ее литературного выражения, а точность догматической терминологии — с яркостью образов.

Среди отцов Церкви IV века Ефрем занимает особое место, обусловленное прежде всего тем, что он принадлежал к традиции, весьма отличной от той, которую представляли современные ему греческие отцы. Развитие греческого богословия этого периода было движимо стремлением найти максимально точное и емкое выражение христианской доктрины, установить границы, отделяющие православие от ереси. Для достижения этой цели необходимо было, во-первых, выработать четкую богословскую терминологию, и, во-вторых, выразить основные истины христианской веры на языке догматических определений. Именно эти задачи решали греческие отцы и Вселенские Соборы, противостоявшие ересям и формулировавшие христианскую доктрину в специальных вероучительных документах.

Ефрем ставил перед собой ту же задачу, что и его греческие современники: он тоже противостоял ересям и формулировал для своих сирийских читателей богословское учение Церкви. Но арсенал средств, которым он пользовался, был иным: он облекал богословские истины не в доспехи четких догматических дефиниций, а в пестрый наряд поэтических символов и метафор[198].