Тайна болезни и смерти Пушкина

Внешнее кровотечение прекратилось, но внутреннее продолжалось, его не только не пытались как-либо остановить, но и сделали промывание желудка, что еще по анализу, сделанному Лукьяновым (1899 г.) «могло привести к крайней опасности». Арендт, лейб-медик царя, сразу объявил, что Пушкин безнадежен, и все дальнейшее было связано лишь с обескровливанием человека. Даль в «Записках» о вскрытии тела Пушкина сообщает, что «в брюшной полости обнаружено не менее фунта черной запекшейся крови». Ш.И. Удерман, исходя из расчета, применяемого в судебно-медицинской практике – сгусток крови равняется 1/3 «живой» – делает вывод, что от внутреннего кровотечения Пушкин потерял еще 1,2 литра. Итого, общая кровопотеря составила немногим более 2 литров при общем объеме в 5 литров». Даль предположил, что внутреннее кровотечение «возможно от повреждения бедренной вены» на что Удерман возразил: «Но вскрытие такого не показало, да при этом Пушкин умер бы еще на месте дуэли. От такой кровопотери (40 % от общего количества) Пушкин был обречен и медленно «угасал». Приведем краткую схему «угасания» поэта: 5–6 часов вечера 27 января 1837 года сильное кровотечение на месте дуэли. 18–19 часов (по дороге домой) тошнота, обмороки; дома, 19–20 часов тошнота, жажда. С 20 до 23 часов три раза приезжал и уезжал Арендт, встречаясь с царем; боль у Пушкина в животе усиливается; с 23 часов до 3 часов ночи боль нарастает. Пушкин кричит от боли, не в состоянии больше терпеть, прячет под одеяло оружие, собираясь застрелиться. Данзас замечает, отнимает. Больной уже не в состоянии говорить, прощается.

Доктор Спасский так описал этот кризис: «Когда я оставил его руку, то он сам приложил пальцы левой руки к пульсу правой, томно, но выразительно взглянул на меня и сказал: «Смерть идет». Он не ошибался, смерть летала над ним в это время. В 11 часов утра (28 января) я оставил Пушкина на некоторое время, простившись с ним, не полагая найти его в живых по моему возвращению. Мое место занял другой врач».

Вдумаемся. Домашний доктор Пушкина, с 7 часов вечера 27 января находившийся у постели больного, в момент, когда он был готов умереть, – решает удалиться?! И никто на это внимания не обратил! И что же происходит дальше? Очень быстро, через 1–2 часа он возвращается (даже по-настоящему отдохнуть за это время невозможно). Приходит доктор Даль, оставивший, как и Спасский, воспоминания об этих днях, появляется Арендт. Мы знаем всех врачей, находившихся около Пушкина или даже консультировавших первых, знаем о них (больше или меньше).

А вот о том таинственном «враче», на которого Спасский оставил Пушкина, неизвестно почти ничего. Откуда он взялся, кто его привел, кто допустил до Пушкина? Только один (из сотен изучавших дуэль) стал искать его и почти нашел. Возможно (?) это Андреевский. Оказывается, в одном из всего 2 документов, называющих его, говорится, что он, именно он, закрыл умершему Пушкину веки. Человек, закрывший веки Пушкину – и никакой информации о нем (Удерман фактически тоже ничего не нашел о нем). Пушкин умирает, Спасский передает на короткое время (не для того, чтобы хоть поесть, а для того, чтобы «уже не увидеть Пушкина в живых») врачу, который появляется как бы на миг и исчезает. За это время тот дает Пушкину экстракт белены с каломелем. А дальше Пушкин перестает стремительно умирать. Полдень, два часа, согрелись руки, появился пульс. Постепенно он становится отчетливее. Появились проблески жизни. Больной стал немного активнее: сам помогает прикладывать припарки к животу. 14–17 часов 28 января Пушкин страдает меньше, даже вступает в оживленный разговор с врачами. 17–18 часов небольшой «общий жар». Пульс 120, полный, твердый. И тут по указу Арендта ему ставят 25 пиявок. В то время дело обычное. Но! Дело даже не в том, что они «откачали» еще примерно 300 мл крови. А из ранок вытекло 200 мл, то есть пол-литра крови. В данном случае Удерман делает следующий вывод: «Можно твердо предполагать, даже утверждать, что будь эти 25 пиявок применены в три подъема (по 6–8), Пушкин не погиб бы так быстро. Болезнь приняла бы более затяжной характер. Остался ли бы Пушкин в живых, неизвестно, но пиявки отняли у него единственное оставшееся в нем собственное целительное средство – кровь».

Уже с полночи 29 января пульс стал падать с часу на час. Изменилось лицо. Остыли руки. Процесс вступил в решающую фазу – руки остыли по самые плечи. Резко изменилось дыхание. Начались галлюцинации. Перед смертью стал задыхаться. Смерть наступила в 14:45…