Тайна булгаковского «Мастера…»

А агентурные сводки в это время сообщали о Булгакове, что «он проедает часы, и остаётся ещё цепочка».

Именно тогда писатель сжёг большую часть своих рукописей и всерьёз раздумывал о том, чтобы покончить жизнь самоубийством.

Так в жизни Михаила Булгакова завершилась полоса, которую с полным правом можно назвать «На вершине Олимпа». Большевики сбросили его со священной горы. Оставшуюся жизнь он вынужден был провести у её подножья.

Часть третья

У подножья Олимпа

Глава первая

Смена профессии

Полная безнадежность

Год 1930‑ый продолжал удивлять литератора Григория Гаузнера своими неожиданностями, и в его дневнике появились новые приметы времени:

«Трамвай… Двое или трое стоя читают, ухватившись за петли…

Чиновники в учреждениях носят как вицмундир русскую рубашку и сапоги. А дома с облегчением переодеваются в европейский костюм. Сродни петровским временам, когда было наоборот…

Ломают церкви. Все проходят мимо. Церкви ломают повсюду…

Вокруг бестолковые и преданные люди. Странное соединение энтузиазма и равнодушия».

На эти приметы тогдашнего советского быта Булгаков вряд ли обращал внимание — ведь вот уже пять лет он нигде не служил. И заработной платы не получал. А после запрещения «Кабалы святош» положение опального драматурга стало просто отчаянным. Последние надежды на возможность хоть какого‑то заработка рухнули окончательно. Татьяна Николаевна вспоминала, что Михаил Афанасьевич, изредка заходивший к ней, появился и тогда, когда…

«… у него самого дела пошли не очень. Говорил:

— Никто не хочет меня, не берут мои вещи. В общем, ненужный человек».

В письме брату Николаю в Париж (от 21 февраля) есть такие строки:

«По ночам я мучительно напрягаю голову, выдумывая средство к спасению. Но ничего не видно. Кому бы, думаю, ещё написать заявление?..

Я, правда, не мастер писать письма: бьёшься, бьёшься, слова не лезут с пера, мысли своей как следует выразить не могу…»

В агентурной сводке, составленной в ОГПУ по донесениям осведомителей, говорилось, что Булгаков…

«… снова пытается писать фельетоны… в какой‑то медицинской газете или журнале его фельетон отклонили, потребовав политического и „стопроцентного“. Булгаков же считает, что теперь он не может себе позволить писать „стопроцентно“: „неприлично“».

Михаил Булгаков

О той же поре в жизни Булгакова рассказывала впоследствии и Елена Сергеевна Шиловская:

«Ни одной строчки его не печатали, на работу не брали не только репортёром, но даже типографским рабочим. Во МХАТе отказали, когда он об этом поставил вопрос.

Словом, выход один — кончать жизнь».

Попавшего в опалу драматурга власти просто не замечали. Но при этом имя его с газетных полос не исчезло: в статьях то и дело вспоминали «правобуржуазного» писателя, проникшего в пролетарскую литературу, разнося в пух и прах его пьесы, повести и даже неопубликованный роман. Иными словами, огонь по «булгаковщине» продолжали вести прицельный и очень интенсивный. Вот тогда‑то и наступила та самая «третья» стадия, о которой в «Мастере и Маргарите» сказано: