Тайна булгаковского «Мастера…»

А теперь попробуем применить особый метод исследования, названный нами (по аналогии с методом, предложенным поэтессой Ларисой Васильевой) «булгакочувствование». Если Булгаков в обыденной жизни любил играть со словами и даже с буквами, то этот стиль должен проявиться и в его произведениях. Памятуя об этом, присмотримся к тексту «Дьяволиады».

Пристально глядя

Наше внимание сразу же привлечёт любопытная деталь: в повести на удивление много слов, которые на чинаются с буквы «п»!

В самом деле, уже в эпиграфе буква эта повторяется трижды: «П о весть о том, как близнецы п огубили дело п роизводителя». В именах геро ев: П еструхины, П ай кова, Генриетта П отаповна П ерсимфанс, курьер

П анте леймон — всё те же «П», «П» и «П». В названиях глав буква «п» тоже дово льно частая гостья: «Лысый п оявился», «П роисшест вие 20‑го числа», «П родукты п роизводства», «П араграф п ервый — Коротков вылетел» и так далее.

Казалось бы, что в этом необычного? В русском языке буква «П

» — самая распространённая, и слов, начинающихся с неё, п росто п руд п руди. Однако вспомним, что произносит Варфоломей Коротков, вконец запутавшись в обволакивающей его дьявольщине! Он, как заклинание, начинает бормотать какой‑то несусветный вздор:

«И понедельник на пэ, и пятница на пэ, и воскресенье…».

Устами своего героя Михаил Булгаков как бы ненароком обращает наше внимание именно на эту букву — «пэ». Он словно хочет навести нас на какие‑то вполне определённые размышления, как будто пытается передать нам некую конфиденциальную информацию. Но какую?

Одна из глав повести названа как‑то чересчур длинно: «Параграф первый — Коротков вылетел». Это же целая фраза, составленная из двух предложений. Приглядимся к начальным буквам заголовка. Они образуют сочетание: ППКВ. Если прочесть наоборот, получим ВКПП. Очень созвучно аббревиатуре ВКП(б), не правда ли? Не означает ли это, что буквой «П» Булгаков зашифровал слово «партия»? Но если так, то тогда «

несусветный вздор», который бормочет Коротков, тотчас превращается в искреннее возмущение по поводу того, что жизнь советских людей со всех сторон п ытаются оп утать п артийной п аутиной.

Впрочем, не будем спешить с выводами. Мы ещё не раз встретимся с этой слишком часто употреблявшейся Булгаковым буквой «П», и у нас будет возможность поломать голову над её толкованием. Для себя же отметим, что в многократной повторяемости этой буквы, вне всякого сомнения, кроется какой‑то намёк, спрятано какое‑то важное (адресованное нам, читателям) сообщение.

А теперь, после того, как повесть была нами подвергнута своеобразному анализу, перейдём к её синтезу, то есть попробуем сформулировать, что же на самом деле хотел сказать Булгаков своей «Дьяволиадой»?

Она о режиме большевиков, готовящихся разжечь мировой пожар с помощью спичек, которые не горят. Она о бездарных вождях этого режима, выведенных в окарикатуренном образе Кальсонера, которые либо прячутся от своего народа в больничных палатах, либо постоянно выясняют друг с другом отношения. Она о рабоче‑крестьянской державе, в которой жизнь людей превратилась в форменную дьяволиаду.

Какой же отчаянной смелостью надо было обладать, чтобы решиться опубликовать в те годы такое произведение?

Но почему Булгаков называл свою повесть «дурацкой», чем она «не удовлетворяла

» его?

Не тем ли, что все намёки и колкости в адрес большевиков в «Дьяволиаде» слишком закамуфлированы?

Не тем ли, что сатира, призванная бичевать, утонула в дьявольской фантасмагории сюжета и превратилась в обычное зубоскальство?

Не тем ли, что дьявольщина, опутавшая страну, была беспощадно высмеяна, а сами дьяволы так и остались безнаказанными?

Кто знает, может быть, именно это и беспокоило писателя?

Болезненные симптомы

В 1923 году Булгакова был неудовлетворён не только своим творчеством. Его продолжало тревожить и состояние здоровья. Осенью жалобы на ухудшение самочувствия участились. Об этом можно прочесть в «Театральном романе»:

«… однажды ночью… я проснулся после грустного сна… Я чувствовал, что я умру сейчас за столом, жалкий страх смерти унизил меня до того, что я простонал, оглянулся тревожно, ища помощи и защиты от смерти…

— Это приступ неврастении. Она уже завелась во мне, будет развиваться и сгложет меня. Но пока ещё можно жить».

В «Театральном романе» прямо назван недуг Булгакова. Он…

«… страдал болезнью, носящей весьма странное название — меланхолия».