Тайна булгаковского «Мастера…»

«В душе — сумбур. Был неприятно взволнован тем, что, как мне показалось, доктор принял меня сухо. Взволнован и тем, что доктор нашёл у меня улучшение процесса. Помоги мне, Господи».

Впрочем, жизненные неприятности не помешали Булгакову в тот же самый день произвести покупку, которая, вне всяких сомнений, должна была его порадовать:

«Сейчас смотрел у Сёмы гарнитур мебели, будуарный, за очень низкую цену — 6 червонцев. Решили с Тасей купить… Иду на риск — на следующей неделе в „Недрах“ должны заплатить за „Д[ьяволиад]у“».

Но уже через день в дневнике вновь появилась тревожная запись:

«29‑го октября. Понедельник. Ночь.

У меня в связи с болезнью тяжёлое нервное расстройство, и такие вещи меня выводят из себя».

Вскоре Булгакова посетил врач:

«6 ноября (24‑го октября) Вторник. Вечер.

Недавно ушёл от меня Коля Г. Он лечит меня».

Коля Г. — это Николай Леонидович Гладыревский, приятель ещё с киевских времён. Это он в первые дни пребывания Булгакова в Москве приютил его и его жену в студенческом общежитии.

В тот же день (6 ноября) дневнику было доверено ещё одно откровение, звучавшее как заклинание:

«… в литературе вся моя жизнь. Ни к какой медицине я больше не вернусь…

Сегодня, часов около пяти, я был у Лежнева, и он сообщил мне… что „Нак[ануне]“ всеми презираемо и ненавидимо. Это меня не страшит. Страшат меня мои 32 года и брошенные на медицину годы, болезни и слабость. У меня за ухом дурацкая опухоль… уже два раза оперировали. Из Киева писали начать рентгенотерапию. Теперь я боюсь злокачественного развития. Боюсь, что шалая, обидная, слепая болезнь прервёт мою работу…

Я буду учиться терпеть. Не может быть, чтобы голос, тревожащий меня сейчас, не был вещим. Не может быть. Ничем иным я быть не могу, я могу быть одним — писателем.

Посмотрим же, и будем учиться, будем молчать».

Между тем происходившие в стране события молчанию не способствовали. Мало того, что о болевшем Ленине практически ничего не сообщалось, в конце первой декады января 1924 года в печати появилось сообщение о внезапной и не менее загадочной болезни другого вождя — Троцкого. Булгаков записал в дневнике:

«Сегодня в газетах: бюллетень о состоянии здоровья Л.Д. Троцкого.

Начинается словами: „Л.Д. Троцкий 5‑го ноября прошлого года болел инфлуэнцей…“, кончается: „отпуск с полным освобождением от всяких обязанностей, на срок не менее 2‑х месяцев“. Комментарии к этому историческому бюллетеню излишни.

Итак, 8‑го января 1924 г. Троцкого выставили. Что будет с Россией, знает один Бог. Пусть он ей поможет».

Поражает точность диагноза, поставленного «лекарем с отличием» происходившим в стране событиям.

А между тем Булгакову уже собиралась улыбнуться удача. Об этом свидетельствует дневниковая запись от 25 февраля 1924 года:

«Сегодня вечером получил… свежий номер „Недра“. В нём моя повесть „Дьяволиада“».

Литературная общественность страны Советов встретила сатирический опус Михаила Булгакова спокойно. Повесть никого не потрясла и из равновесия не вывела. И специальных критических статей, посвящённых разбору «Дьяволиады» в печати не появилось. Лишь в мартовском номере журнала «Звезда» промелькнуло небольшое упоминание, в котором говорилось: